— Давай гривенник.
— У голого, как у святого. Гривенник–то, чай, в кармане. Буду одеваться — отдам.
Хомич выполнял просьбу: черпал ковшом чихирь и поддавал им пару. Одуряющий аромат вина, табака, мяты и еще черт знает чего разносился по парной, вызывая у моющихся слезы, кашель и чиханье.
— Болезнь выходит... — констатировали любители острых ощущений.
Несмотря на стоящий в бане удушающий туман, Степана узнали:
— Гля, братцы, — Степан!
— Какой Степан?
— Орлов, релюцинер. Да той самый, что за листовки посадили. У Неведова на просорушке в машинистах служил.
— Здравствуй, Андреич. Вернулся, говоришь?
— Ага, — улыбался Степан, одной рукой держа деревянную шайку, а другой пожимая разопревшие ладони уличных соседей.
— Истинно сказано, нет худа без добра, — прохрипел с полки, старческий голос. — Спробуй узнай где твоя счастья. Не попал бы в тюрьму — на хронт забрали. А так: отсидел свое — и целехонек. Не то, что мой Федек: пришел весь изранетый. Какой из, него теперь работник? Или вон Егор: чикиляет на деревяшке...
— Ты мою деревяшку не трожь, — огрызнулся Завалихин, — и не гавчь зазря на человека. Он, что ли, виноват, что нас с твоим сыном покалечило. Уступил бы лучше место человеку, чай, четыре года пару не видевши.
— А что... я ить к слову, — проскрипел старик, сползая с полки. — Залезай, парень, распарь косточки.
Степан, надев на голову прихваченную из дома шапку, полез на дубовую полку.
— Вам как: по-простому или с ликсирчиком? — услужливо вытянул вслед ему шею хозяин бани.
— Давай хоть с самим дьяволом! — рассмеялся Степан и принялся истязать себя горячим веником. Ах, как хорошо! После промозглой камеры в тюрьме. После ночевок в холодных вокзалах и езды в переполненных пассажирами вагонах. Одно плохо: долго еще ждать Сона из лазарета — целых шесть часов.. Милая! Как она побледнела при встрече. Какие у нее были глаза, обрадованные и испуганные вместе. А может быть, только испуганные? При этой мысли у Степана перехватило дыхание. Странно, однако, что открывая дверь, Сона предполагала увидеть за нею пристава. И хотя по тону ее вопроса можно судить об ее отношении к этому полицейскому ловеласу, все равно на душе царапнула кошка ревности. Что если она?.. Новый, еще более жесткий комок ревности подкатил к горлу. Степан остервенело хлестнул себя веником по лицу: на тебе, скотина, за твои гадкие мысли о самом дорогом тебе человеке.
— Слышь, Андреич, — донеслось к нему с верхней полки, — тебя, стал быть, революция ослобонила из тюрьмы?
— Ага, революция, — отозвался Степан, продолжая отгонять веником от себя липучие мысли.
— А царя посадили?
— Выходит, так.
— Кто ж теперь будет править вместо него?
— Народ.
— Та-ак... Сами себе хозяева, значит? Сам впрягусь и сам себя погонять буду: «Цоб-цобе!» А как насчет земли? Дадут ее иногородним? Или, как прежде, у казаков в аренду брать?
— Земля будет распределена по справедливости.
В ногах у Степана зло хохотнули:
— Как же, поделятся с тобой казаки. Жди, сват, поросят. Видал давче, как они с нашим братом разговаривали. Как начали лупцевать шашками по спинам, так куда и народ подевался. Не трожь, дескать, ихнего атамана.
— А ты б разве не заступился за своего хозяина? — спросили со смешком в голосе с верхней полки.
— Энто за Загребального? Да я б этого живоглота первый порешил, кабы моя власть, — не принял шутки лежащий в Степановых ногах.
— Вот и иди выбирай свою власть, — предложили сверху все тем же насмешливым голосом.
— Куда это я пойду?
— В городскую управу. Там седни, бабка Макариха сказывала, собрание сбирается, какой–то комитет выбирать будут.
— А что, и пойду, — вызывающе ответил сосед Степана по полке.
— Иди, иди, может, тебя выберут. Дадут портфелю, кожаную, и будешь ты как Дубовских из Казначейства.
— Пошел ты...
«Сегодня собрание, а меня по баням черти носят», — подосадовал на себя Степан. Ему бы после встречи с женой к товарищам податься, узнать у них что и как, а он — скорей на квартиру, успею, мол. Одурманенный жаром и запахом «элексира жизни», он сполз с полки, окатился из шайки холодной водой, направился в предбанник.
— Что так скоро? — крикнул ему в спину Егор.
— Хватит, а то угореть можно, — ответил Степан.
— Подожди меня, я вот еще разочек с ликсирчиком и...
— Не спеши, парься раз охота. А мне нужно срочно сходить в одно место.
— А как же «после бани»? Там же у нас припасено.
— Выпей сам за мое здоровье.
— А ты, стал быть, не того? За ради встречи, а? Ну, да я тебе оставлю. Гляди, только не забудь Хомичу двугривенный за ликсир отдать.
— Хорошо, — засмеялся Степан, закрывая за собой дверь парной...