Он шел по Алексеевскому проспекту, всматриваясь в лица горожан с надеждой встретить кого–нибудь из своих друзей по подполью. На улице, как и прежде. Гремят по булыжной мостовой пролетки и фаэтоны. Предвечернее солнце, заглядывая на проезжую часть через крыши домов и сквозь голые сучья акаций, тускло отсвечивает в лакированных бортах экипажей. Среди пешеходов нередки подвыпившие мастеровые и приказчики. Все по-прежнему. И только красный флаг, вывешенный аптекарем на балконе своего заведения, свидетельствует о том, что и в Моздоке произошла революция.
Приближаясь к лазарету, Степан чувствовал, что не удержится и забежит на минутку в приемный покой, чтобы еще раз прижать к сердцу жену. Всего на одну минуту! Он уже потянулся к дверной ручке, как она вдруг сама метнулась, ему навстречу и на пороге появился его бывший хозяин купец второй гильдии Неведов Григорий Варламович, несколько обрюзгший и постаревший, но все такой же хмельной и самоуверенный, как в прежние времена.
— Те-те-те, — выкатил он серые глазки. — Никак мой машинист заявился. Сколько лет сколько зим! Ну, здравствуй, мастер!
— Дед ваш был мастер, — ответил в тон купцу Степан, не замечая протянутой руки с рыжеволосыми пальцами и не останавливаясь.
— Ха! Не забыл, Гордыня Бродягович, — сипло рассмеялся Неведов. — Тебя, я гляжу, и тюрьма не обломала: ершист, как и прежде. Ну погоди, чего понесся?
— А что? — приостановился Степан, с усмешкой глядя на старого знакомого. — Может быть, десятку предложите?
— Ха-ха-ха! — закатился на этот раз Неведов, и даже слезы выступили от смеха на его глазах. — Не забыл, варнак. Я тоже не забыл, до сих пор жалею.
— Десятки?
— Да нет... Десятку я у тебя из жалованья вычел. А жалею я, что не раскусил тебя тогда до конца, Большевик Эсерович.
— Насчет большевика не возражаю, а вот эсеров мне не приплетайте, у нас с ними разные платформы.
— Все вы одним миром мазаны, — махнул рукой Неведов. — И платформа у вас одна — смуту в народе сеять да революции устраивать. Пойдем–ка спустимся в подвал к Гургену зверобойной настоечки тяпнем, за ради встречи.
Степан покачал головой:
— Некогда, господин купец второй гильдии, спешу в городскую управу.
— За каким лешим?
— Новую власть выбирать.
— Думаешь, новая будет лучше? Один черт, и при новой власти кто–то будет хрип гнуть, а кто–то его погонять.
— Ну не скажите.
— Чего там, — скривился Неведов и подмигнул своему спутнику круглым, как трехкопеечная монета, глазом. — Пошумите чуток, пошляетесь по проспекту с флагами да с песнями, а потом, когда жрать захотите, пожалуете к Неведову: «Не найдется ли какой работенки, Григорий Варламович?» А то, может, завернем к Гургену?
Степан снова покачал головой.
— Ну как знаешь, — огорченно вздохнул Григорий Варламович. — Пойдем, в таком разе, в управу. Поглядим на твою новую власть, Революционер Демократович.
Степан пожал плечами: вот еще навязался попутчик.
Весь оставшийся путь до управы Григорий Варламович пытался продолжить разговор, но Степан на все его вопросы отвечал холодно и односложно.
— К жене давче не зашел, аль рассерчал за что? — сделал еще одну попытку втянуть в разговор бывшего работника Григорий Варламович.
— Не за что мне серчать, просто не хочу мешать ей работать, — отозвался Степан безразличным тоном, но брови у него сами собой сдвинулись к переносью: неспроста упомянул купец, про его жену.
— Ну да, конечно, — согласился Григорий Варламович, сощурив глаза. — Благородствие души, надо полагать. А вот некоторые не понимают такого обхождения, заходят в лазарет когда вздумается.
— Кто заходит? — у Степана ежом к горлу подкатилось ревнивое чувство.
— Да хоть бы наш начальник полиции. Нянька говорит, что и сегодня дважды зашагивал. Ловок господин пристав, — Неведов язвительно похихикал. — Мужа, значит, — в места не столь отдаленные, а сам — к его супруге.
У Степана потемнело в глазах от такого чудовищного намека.
— Слушай ты, Купец Торгашевич! — остановился он, смерив спутника испепеляющим взглядом, — еще одно худое слово о моей жене — и я не посмотрю, что ты второй гильдии, набью морду, понял?
— Чего ж тут не понять, — дурашливо развел руками в стороны Григорий Варламович. — Оно завсегда так: ты к человеку со всей душой, а он тебе за это...
Но Степан уже не слушал «душевного» купца. Раздвигая пленом столпившихся на крыльце управы зевак, он стал протискиваться внутрь набитого до отказа людьми помещения. Ого! Вот это духотища. Как в парной с «эликсиром жизни».
— Да прекратите же дымить, граждане! — взмолился кто–то в самой середине общегородского собрания.