Женщина вздрогнула, широко распахнула окаймленные длинными ресницами глаза.
— Оса! — крикнула она ответно, прижав руки к груди и заметно побледнев. — Боже мой! Неужели это ты?
У Усти дрогнуло сердце: как обрадовалась эта красивая осетинка, вон как прижала к груди его голову. И слезы текут по щекам. Свататься, говорит, приеду, а сам другую облапил — парой быков не отдерешь.
— Софья Даниловна, — донесся к ней голос доктора, — вы тут распорядитесь без меня.
Сам он уже уселся на телегу и бесцеремонно разглядывал возвращающуюся казачку.
— Поворачивайте, папаша, ну чего стоите? — не обращая внимания на нового пассажира, обратилась та к отцу. — А то индюки от жары подохнут, продать не успеете.
— Зараз, Устя, — схватился за вожжи отец. — Загляделся на чужую радость. Но! Чума тебя задави.
Услыхав стук колес, раненый оторвался от женщины, шагнул вслед отъезжающей телеге.
— Куда же вы? Дядька Денис, Фекла! Подождите, я вас с Сона познакомлю, с сестрой моей.
— Бывай здоров, казак! — махнул Денис ему тощей рукой. — Поправишься, приезжай в станицу, чихирем тебя долечивать буду. Вот дохтур говорит, в нем могучая сила заложена, враз на ноги встанешь.
— А в какую станицу?
— В Стодеревскую!
«Не жена она ему вовсе» — улыбнулась, трясясь рядом с доктором на телеге, словно в лихорадке, Устя и прощально помахала загорелой рукой.
Вот она — ярмарка!
Начинается сразу же за Армянским кладбищем с торчащим из кустов сирени у самой ограды черным гранитным памятником, на котором выдолблены большие буквы. Если бы Казбек умел читать, он прочел бы на этом памятнике следующее:
Прохожий, остановись!
Не спеши в сей земной юдоли,
Я был таким, как ты,
А ты будешь таким, как я,
Но Казбек не умел читать и потому без содрогания скользнул взглядом по этой зловещей эпитафии и тотчас перевел его на раскинувшуюся впереди не то военным лагерем, не то огромным цыганским табором ярмарочную площадь, густо поросшую по краям колючкой и бурьяном. Целые улицы из полотняных ларьков, навесов, шашлычных, духанов — заходи в любой, покупай все что хочешь. Целые горы арбузов на возах, а также на земле блестят под ослепительным августовским солнцем, словно пушечные ядра, сложенные в пирамиды для обстрела остатков старой крепости, за которой, если верить деду Чора, в былые времена укрывались от абреков приезжие купцы.
— Эй, сторонись, народ, — дерьмо плывет! Давай дорогу, православный люд: разгорелась душа, простору просит! — мимо въезжающей в ярмарочную сутолоку осетинской арбы прошелся на заплетающихся ногах обнаженный до пояса мужчина, потрясая над головой какой–то рванью. — Налетай кто с деньгами! За полбутылки новый кустюм с собственного плеча! Эх, раздень голого, разуй босого...
— Чора, зачем он бешмет продает, если сам голый? — спросил Казбек у своего деда.
— Подрастешь чуть-чуть, узнаешь, — ответил Чора.
Наконец арба втиснулась между казачьими телегами. Отец подвесил к морде Красавца торбу с овсом и, развязав один из мешков с пшеницей, чтобы показать покупателям, какая она хорошая, обратился к Чора:
— Наш брат, пока я буду продавать зерно, поводи мальчишку по ярмарке, пусть поглядит.
— Хорошо, Данел, сделаем, как ты сказал, — кивнул Чора и, взяв Казбека за руку, повел по торговым рядам. У Казбека разбежались глаза, не зная на чем остановиться в первую очередь. Тут тебе и сверкающие бусы, и разноцветные ленты, и белоснежные кружева.
— Ну как, идет мне? — спрашивает у своих подруг юная моздокчанка, поворачиваясь перед зеркалом с накинутым на голову цветастым полушалком.
— Еще бы, — щурит плутоватые глаза пожилая торговка. — Крас-савица! Вот сняла платок — и уже не та. Бери, душа моя, не раздумывай — последний ведь.
Платок продан, и на его месте уже висит еще один «последний», точно такой же.
Ох, и жара сегодня! Словно весь божий мир превратился в адскую парилку, в которой банщик-черт поддает постоянно пару, черпая ковшом воду из Терека и плеская ее на раскаленные булыжники Кавказских гор.
— Дада, я пить хочу, — пожаловался Казбек, облизывая пересохшие губы.
— Я тоже не против бы выпить, — посочувствовал старик мальчику и вдруг стремительно опустился на корточки, словно сам был мальчиком. — Хвала всевышнему! — воскликнул он полушепотом, тревожно озираясь по сторонам и показывая малолетнему спутнику зажатый в кулаке большой орластый пятак. — Да стану я жертвой за того, кто его потерял.
— Дада, купи мне чертика, — попросил Казбек.