В балагане загремел духовой оркестр. На помост вышел длинный мужчина в шляпе-трубой и взмахнул руками.
— Почтейнейшая публика! — крикнул он, обворожительно улыбаясь и кланяясь, — Сейчас состоится гала-представление с участием всей труппы. Будут показаны неповторимые номера: хождение по канату, смертельный полет под куполом цирка, человек-вулкан или пожиратель огня! — тут он пустил в толпу изо рта струю пламени, от которого она охнула и качнулась назад. — Поспешите занять места согласно купленных билетов!
Так как у Казбека билета не было, он поспешил занять место не внутри балагана, куда хлынула «почтеннейшая публика», а с внешней его стороны, за круглой стеной, вокруг которой уже стояло, уткнувшись носами в дырявую от старости парусину, множество безденежных, но, пожалуй, самых ревностных почитателей циркового искусства. Ему повезло: он устроился по соседству с таким же босоногим зрителем, великодушно поделившимся с ним прорехой в парусине. И вовремя: между затылками зрителей, сидящих внутри балагана, появились под звуки вальса, стоя на крупах белых, как лебеди, лошадей, две наездницы в коротеньких кисейных юбочках. Они одновременно сделали сальто-мортале и послали зрителям по воздушному поцелую.
— Что значит хороший вистибулярный аппарат! — прогудел левый, аккуратно подстриженный затылок.
— У какой? — спросил сипло правый затылок, складчатый и плешивый, по которому Казбек тотчас узнал купца, пожалевшего дать ему гривенник.
— У обеих, — ответил левый, принадлежащий, без сомнения офицеру-доктору с крепкими, как пятаки, ногтями.
— Вообще–то да... — согласился правый, — только, на мой взгляд, у передней покруглей как бы...
— Да ты про что, Григорий Варламович? — удивился доктор и рассмеялся.
— Да про то же самое, — хохотнул купец и вытер платком мокрую от пота шею. — Наш батюшка отец Феофил сказал бы: «Сии дочери богопротивной Иезавели и Ахова не покаялись наказанию, постигшему их проматерь Еву.» Вот бы их крапивой по этим самым вистибулярным аппаратам, чтоб не соблазняли грешников.
В это время кто–то дернул Казбека за воротник рубахи. Казбек оглянулся: перед ним стоял мальчишка одного с ним роста, только на вид покрепче телом. На голове у него такой же грязный лапух, под лапухом горят углями дерзкие глаза.
— Чего твой надо? — спросил Казбек, недовольный тем, что его оторвали от захватывающего зрелища.
— Поглядел чуть — дай теперь и другим поглядеть, — невозмутимо ответил незнакомец и плюнул себе под ноги, такие же, как и у Казбека, черные от грязи и солнца.
— Найди свой дырка и гляди, пожалуйста, — предложил Казбек миролюбивым тоном, полагая в простоте души, что возникший конфликт можно уладить без драки, и снова приник глазом к заманчивой прорехе.
— Ну ты, орда-кабарда! — толкнул его локтем в бок претендент на смотровую щель. — Убирайся отсюдова, пока цел. Аль не видишь, с тобой казак гутарит.
Казбек выпрямился. Синие глаза его потемнели от гнева.
— Сам убирайся, — сказал он, сжимая кулаки и раздувая тонкие ноздри. — Не видишь, осетин я.
— Мне таких осетинов на одну руку десяти мало, — согнул в локте руку «казак».
— А мне такой казак два раза по десять надо на один палец, — прищурился «осетин» и показал противнику палец, по которому явно истосковались горячая вода и мыло.
— Вот понюхай, чем пахнет, — претендент поднес к носу осетина тоже не сверкающий белизной кулак. И в следующее мгновение оба мальчишки, сцепившись клубком, покатились по горячей пыли на потеху большим и малым зрителям, не сумевшим попасть на представление внутрь балагана.
— Бей свой своего, чтоб чужой боялся! — крикнул голый до пояса бродяга, потрясая в воздухе до сих пор не проданным «кустюмом».
Тотчас вокруг дерущихся образовалась толпа.
— Кого бьют? Что украл? — лезли сквозь нее запоздавшие на даровое зрелище.
— Под микитки его, Нестеров, под дыхало! — советовал кто–то казачонку срывающимся баском.
— А ты не учи, пока сам под дыхало не хотел! — прикрикнул на советчика юный кавказец, не то осетин, не то чеченец с блестящими от возбуждения глазами.
— Это ты мене, да? — окрысился на него советчик, и теперь видно было, что это подросток-казачонок с едва пробивающимися усами на детски-румяном, круглом лице. — А ну подойди, я погляжу, какая она у тебя, юшка, красная ай нет.
— Уо! Проклятый гяур. Чтоб тебе скорей попасть туда, где твой дед живет! — вскричал юноша-чеченец и грудью полез сквозь толпу на своего обидчика.
— Братцы, наших бьют! — взвился над ярмаркой бешеный крик. — На помощь!
— Правоверные! Или вы превратились в женщин, что боитесь показать своим врагам кинжалы! Бей неверных! — устремился вслед за первым призывом другой на непонятном для многих языке, но с понятной для всех интонацией.