Страх быстро трансформировался в сильнейшее смущение, и Стас вылез из люка красный как свекла.
— Да я… это… — начал он. Ужасно не хотелось врать, но куда деваться? Не рассказывать же про свои экстрасенсорно-шизофренические эксперименты? — Услышал, что кошка типа туда полезла… Думал, застряла…
— Ох уж эта Пэрис, — вздохнула бабушка. — Не думала, что она люк может открыть…
Стас, все еще с пылающими щеками, поспешно наклонился, выключил свет в подвале и прикрыл люк. Выпрямившись, обнаружил, что баба Настя оглядывает его с ног до головы с видом подозрительным и недовольным, почти злым. Взгляд ее выцветших слезящихся глаз остановился на сжатом левом кулаке Стаса.
— А что это у тебя там такое?
— Цепочка… — бухнул Стас. От растерянности и смущения не успел соврать что-нибудь убедительное.
— Какая цепочка?
Стас поднял руку и разжал пальцы. Лицо у бабушки вдруг перекосилось, изменилось, стало безумным, звериным, глаза вылезли из орбит. Она отшатнулась, едва не потеряв оба тапка.
— Выброси! — низким хриплым голосом проклокотала она.
— Да ты чего, бабуль? — еще больше растерялся Стас.
Старушка была сама на себя не похожа. Ни намека на всегдашний румянец, лицо сморщилось, исказилось до неузнаваемости, побелело, редкие пожелтевшие зубы оскалились, с нижней губы потекла слюна.
— Плохая вещь это! — натужно хрипела она, пуча глаза на амулет и отступая еще дальше. — Дурная! Выброси, тебе говорю!
В дверях гостиной появилась заспанная недоумевающая мать — тоже в халате, канареечно-желтом, без цветов, зато с колосками пшеницы, в сбившемся набок платке, она всегда ложилась спать в платке, даже летом, потому что иначе наутро у нее стабильно болела голова.
— Что тут такое? Что за ночное собрание? Что случилось?
Стас начал было объяснять, но бабка зашипела что-то совсем уж невразумительное, зашлепала губами, затряслась, и мать, поразительно хладнокровная, решительно увела старушку в ее спальню. Уложив бабулю, мать зашла в комнату Стаса, куда тот юркнул, чувствуя себя очень неуютно.
— Что ты там такое нашел? — спросила мать, глядя на него спокойно и внимательно.
— Да цепочку… обыкновенную, — залепетал Стас. — А что это с бабушкой? Чего это она?
Мать улыбнулась печально.
— Старость, Стас, старость — вот чего. Иногда с ней такое бывает… вот пару лет как. Ты не замечал раньше, а я-то с ней постоянно живу… Пусть поспит до утра, а ты ее не беспокой.
Стас с готовностью кивнул, словно вот только что намеревался побеспокоить сон бабушки, а мама его вовремя переубедила.
— Славно хоть, что во всем остальном на здоровье не жалуется, — продолжала мама, как бы убеждая в этом в первую очередь саму себя. Она вздохнула и пошла было из комнаты, но сразу же вернулась, строго покачала перед Стасом пальцем: — А ты ее не нервируй, Стас, и не шастай по ночам, понятно?
— Понятно, ма, — сказал Стас.
И мать ушла.
Глава 7
Амулет-7
Вопреки ожиданиям Стаса, бабушка не забыла наутро о ночном инциденте, не выбросила из головы чем-то не угодившую ей цепочку и за завтраком снова потребовала выкинуть «плохую вещь». Жуткие рожи она больше не корчила и вела себя адекватно, как обычно, но неприязнь к амулету у нее осталась.
Стас, поймав выразительный взгляд матери, закивал, демонстративно вышел на улицу, вернулся и объявил, что выбросил цепочку за изгородь. Мать устало кивнула. Она сегодня выглядела еще больше постаревшей и почти больной. Да что это с ними всеми?
Когда мать вышла из кухни, бабка — снова розовощекая, мягкая и добрая — придвинулась к Стасу и, не переставая улыбаться тонкими губами, прошептала такое, отчего волосы на загривке у Стаса встали дыбом:
— Врешь, паскудник! Не выбросил! Я чую эту плохую вещь! А я-то думаю, почему у меня в последнее время аппетит пропал?
Шепот был тихий, вкрадчивый и одновременно исполненный лютой злобы и угрозы, чужой и пугающий.
«Как пропал? — чуть не выпалил Стас. — А не ты ли сейчас за обе щеки бутерброды уплетала?»
— Бабуля! — повысил он голос, хотя по спине скользнула ледяная струйка. Он слышал, что с сумасшедшими нужно быть построже, как с капризными детьми. Если бабуля впала в маразм, то пугаться ее — глупо и себе дороже. — Ну хватит уже! Нет тут плохих вещей, ясно?