— Поняла. Буду ровно в девять, — вешаю трубку прежде, чем он продолжит осыпать меня ругательствами.
В восемь пятьдесят пять, потная и уставшая, я подъезжаю к дому Малкольма. На несколько кварталов повыше стоит большая, серая и очень дорогая машина. Замечаю ее лишь потому, что выглядит она не к месту. Кто знает, может это поставщик Малкольма? Мне, наверное, должно быть интересно, но у меня нет никакого желания злить брата больше, чем уже есть.
— Люси, я пришла, — кричу в домофон, и спустя минуту замок открывается. Я поднимаюсь на лифте, стучу в дверь. Малкольм открывает прежде, чем я успеваю убрать руку, и когда дверь распахивается шире, я вижу его.
Он сидит там, а его рука покоится на помятой и побитой коробке белого цвета. Йен не принадлежит этому месту. И это не связано с тем, что он в костюме или еще что-то, хотя его дизайнерские обтягивающие джинсы стоят как велосипед, а большие кожаные ботинки — на этот раз черные — могут быть приняты в качестве месячной аренды. Дело в том, как Йен ведет себя, словно хозяин здесь он. Малкольм отходит в сторону с руками, засунутыми в карманы джинсов, переминаясь с ноги на ногу, как будто мой брат — посетитель, а не наоборот.
— Тайни, — протягивает Йен. Видимо у них с Малкольмом состоялся долгий разговор, раз он не называет моего имени, а произносит ласковое прозвище. То, как он говорит это, очень отличается от того, как это делает мама или Малкольм. Мама говорит это любя, от Малкольма звучит как оскорбление, а из уст Йена слышится ласка. — Спасибо, что присоединилась к нам.
Я понимаю, что лучше всего разрешить эту ситуацию полюбовно. Бросив шлем на диван в гостиной, сажусь напротив Йена.
— Клевая тачка.
— Спасибо, — он улыбается. — Быстро разобралась.
— Ну, это не сложно. Богатенький мальчик. Дорогая машина. В этом районе такие не водятся.
Он незаметно переводит глаза на Малкольма.
— Вот только не все замечают.
Я умолкаю, так как мне не нужны проблемы с Малкольмом, ведь он все еще моя семья, и у меня нет желания выслушивать оскорбления в его адрес. Если это делаю не я.
Йен наклоняет голову, и мы сидим в полной тишине, ввязываясь в непонятную битву за контроль. «Я могу просидеть так всю ночь» — говорит мой пристальный взгляд. Но под столом я прижимаю ноги друг к другу, и моя киска сжимается, словно ожидает чего-то большего, чем мои пальцы, входящие в нее.
Его самодовольная улыбка кричит: «Я достаточно долго практикую подобные игры», а его глаза пронзают меня насквозь. Если я посмотрю под стол, то подозреваю, что увижу выпуклость на его штанах. Мне требуются сверхчеловеческие усилия, чтобы не нагнуться.
Малкольм разряжает обстановку.
— У Йена к тебе предложение, — выпаливает он.
Держу пари, так и есть. Даже на невозмутимом лице Йена мелькает крошечная ухмылка из-за того, как двусмысленно звучат слова моего брата. Мы продолжаем смотреть друг на друга, и я все больше завожусь. Черт.
Наконец, Йен решает сдаться первым.
— Да. Мне нужен тот, кто поработает на меня два-три месяца.
— И каковы условия?
— Объясню позже, если согласишься. — Он щелкает пальцами, и Малкольм сразу же достает две страницы, очень похожие на контракт, который я приносила, только с меньшим количеством слов. — Это соглашение о неразглашении. Все просто. Я открою тебе кое-какую информацию, в обмен ты еженедельно будешь получать определенную сумму денег наряду с другими вещами, которые тебе понадобятся для требуемой работы. Кстати, после окончания вещи можешь оставить себе. Единственное условие — ты никогда не раскроешь того, что я тебе скажу. Как видишь, все очень просто.
Касаюсь документов, но ближе их не придвигаю.
— Сколько?
— Десять тысяч в неделю.
— Что? — я отталкиваюсь от стола. — Какой сумасшедший будет платить такие деньги?
— Предполагаю, ты не знаешь, кто я? — спрашивает он, на что я качаю головой. — В прошлом году я зарабатывал по двадцать пять миллионов долларов в день. В этом году я приближаюсь к отметке в тридцать семь миллионов. В день, — произносит он, особо выделяя последнее слово. — Эта сумма настолько мизерна, что моему бухгалтеру вряд ли придется списывать ее.
Упоминание о бухгалтере слегка ослабляет мой страх, ведь если он у него есть, значит, то, чем он занимается, не может быть незаконным? Я скольжу в кресло, так как от произносимых им сумм у меня подкашиваются коленки. Неудивительно, что Малкольм подпрыгивает, едва Йен щелкает пальцами.