— Мам? — зову я.
Она успокаивающе что-то говорит, гладит меня по голове, по спине. На улице они ведут меня к машине, и я слышу щелканье камер. Я еле передвигаю ватные ноги и с трудом дышу — как будто через соломинку. Судорожный вздох, и туман в глазах густеет. Карлос усаживает меня на пассажирское сидение маминой старенькой Камри и сует мне в руку запотевшую бутылку холодной воды.
— Как ты себя чувствуешь, Зои? — спрашивает мама, опустившись на колени рядом со мной. Мама включила режим медсестры, и скажи я ей сейчас что-нибудь не то, закончу тем, что проведу ночь в больнице.
— По-моему, у нее шок, — говорит Карлос, мягко похлопывая меня по руке.
— Мне это не помогает, Карлос, — отдергиваю я руку и перевожу взгляд на уже готовую запаниковать маму. — Я в порядке. Просто чувства нахлынули. Мы можем поехать домой?
Кивнув, она проводит ладонью по моему колену и садится на водительское сидение. Карлос нежно разворачивает меня на сидении и помогает застегнуться. Позади него, на ступенях похоронного дома, в лучах солнца стоит Логан. И все репортеры игнорируют его.
Я хватаю Карлоса за лацкан пиджака и киваю в сторону ступеней.
— Ты видишь это?
Он оглядывается через плечо.
— Что именно?
— Видишь кого-нибудь на крыльце?
— Нет, — хмурится он. — А что?
Я качаю головой, крепко зажмуривая глаза.
— Ничего. Кажется, у меня внутри забродил выпитый утром виноградный сок. Мне нужно ненадолго прилечь.
Карлос захлопывает дверцу и, выглянув в окно, я чмокаю его в щеку.
— Отдохни, милая, и позвони, когда тебе станет лучше.
Я распускаю волосы, и они падают мне на плечи. Под черепушкой растет знакомая ноющая боль, и я знаю, что дальше мне станет намного хуже.
— Позвоню.
Он отступает на тротуар, и мы отъезжаем. Я не открываю глаз всю дорогу домой. Прохладный ветер треплет волосы, и я стараюсь не думать о возможном появлении в интернете сотен фоток перепуганной меня в похоронном доме или о лице Логана в гробу.
Мне не удается ни то, ни другое.
Когда я открываю глаза, солнце в полную силу светит в окно моей спальни. Мне каким-то образом удалось раздеться и надеть светло-голубые пижамные штаны и серую майку. Застонав, я переворачиваюсь на постели и смотрю на будильник. 4:13. Я вскакиваю на ноги, отбросив теплое зеленое одеяло. Открываю дверь, но в доме стоит полная тишина. К двери прикреплен листок бумаги.
Зои,
Я работаю две смены подряд. Позвони, если тебе не станет лучше. Не забудь купить все к школе!
Люблю тебя,
Мама.
Я отрываю листок от двери, комкаю его и, выйдя в коридор, кидаю через плечо. Первый школьный день меньше чем через неделю, но я не могу заставить себя думать об этом. Нет, я не ненавижу школу, просто в ней нудно и скучно. Меня не встряхнет даже продвинутая программа, и, если уж смотреть правде в глаза, большую часть года я, скорее всего, проторчу в библиотеке — что бы предпочла сделать без кучи раздражающих рядом людей. Я должна заехать в школу завтра, так как вызвалась помочь подготовить праздник в честь возвращения в школу, но сейчас мне хочется на это забить.
И тут же чувствую укол вины. Нет, забивать на это нехорошо. Миссис Джексон была добра и разрешила мне пользоваться школьной библиотекой все лето, где я почитывала новые книги и лишь изредка помогала ей.
Я шарю по почти пустым шкафчикам в кухне, когда звонит лежащий на стойке мобильный. По всему дому эхом проносится «Putting on the Ritz», рингтон, поставленный на номер Карлоса.
— Хей, Карлос. Как дела?
— Нормально. Как ты себя чувствуешь? Я уже звонил, но мне ответила твоя мама. Сказала, что ты еще спишь.
— Ага. — Я подавляю зевок. — Прости за вчерашнее. Не знаю, что со мной случилось. Может, паническая атака?
Сейчас вчерашний инцидент кажется сюрреалистическим. Я не вижу в случившемся ни малейшего смысла. Наверное, печаль творит с телом странные вещи.
— Главное, что тебе стало лучше. — В его голосе слышится сомнение, точно он ждет, какая реакция последует.
Я вдруг вспоминаю сцену, устроенную мной на прощании, и роняю пакет с чипсами.
— О черт. Настолько все плохо?
На другом конце трубки повисает короткое молчание.
— Все не так ужасно. Можно сказать, ты ввела новую моду: после твоего ухода пара десятков девчонок бросались на гроб и рыдали как идиотки.