— Тебе нравится осенний воздух? — спросил я, заглядывая в её задумчивые, ясные глаза.
— Да, очень. Он мне кажется подёрнутым такой особой дымкой.
— Правда? А мне, наоборот, он нравится за свою прозрачность. Он мне кажется очень чистым и прозрачным.
— Да что ты, совсем нет. Неужели ты не видишь эту дымку? Она окутывает деревья каждую осень.
— Никогда не замечал. Я попробую.
— Ты не смотри сейчас. Ты попробуй рано утром. Только не разглядывай деревья.
— У меня должен быть рассредоточенный взгляд?
— Да! Не может же быть, что мы видим по-разному, — нежный сентябрьский ветерок ерошил её волнистые русые волосы.
— А ветер ты любишь? — спросил я.
— Очень! Мне кажется, я ощущаю его каждой клеточкой своего тела, — и она невольно потянулась, слегка выгибая спину по-кошачьи.
— То порывистый, то ровный, он так похож на нашу жизнь, — говорю я.
— Как хорошо ты сказал, — соглашается Альфия.
До чего же у неё приятная улыбка!.. Как она неожиданно освещает и смягчает красивые, правильные, но немного холодные черты её лица… Настоящее солнышко…
Мы взяли такси… Смешной чёрный кэб… Я мог бы так много сказать ей… Я взял её за руку… Она не отняла своей… Вся сила и вся нежность моей любви, в которой я теперь не сомневался, должны были биотоками перетекать к ней, через это бережное рукопожатие… А ей она так нужна была в своё время… Может быть, нужна и сейчас…
5
Я просыпаюсь от холода. Здесь очень свежее утро. Часа четыре утра, наверное. Даже лебеди спят, покачиваясь на воде. Спускаю ноги с застывшей скамейки, сажусь, трясу головой. В ней теснятся события последних трёх дней. Трёх дней фестиваля инди-музыки. Я прожил их в благотворительной палатке с нелегальными строителями из Румынии. У нас сразу же сложился классовый альянс и братство по разуму. Всё было общее — пиво, сидр, гашиш, амфетамины, ЛСД, Я вспоминаю как «Sonic Youth» засовывали отвёртки между струнами и грифами своих гитар, и меня уносило ввысь от их звука. Я снова был под «спидом» и я чувствовал себя замечательно!.. Офигительно!.. Блестяще!.. Они же раскрутили новую команду, приехавшую с ними — «Nirvana». На сцену вывезли в кресле каталке белобрысого, патлатого чувака в больничном халате, который тут же вскочил и устроил со своей бандой два часа лязгающего забоя на сцене. По концовке, песня про дух тинейджеров звучала как настоящий гимн нового заблудшего поколения. Там же выступили и «Red Hot Chili Peppers», полуголые татуированные качки с калифорнийских пляжей. Эти подняли всем настроение, особенно позитивным рэпаком «Give It Away» и задушевной балладой про ши-рево «Under the Bridge». Потом были политизированные «Rage Against the Machine», королева готов «Siouxsie and the Banshees», «Hole», «Porno for Pyros», «Young Gods», «House of Pain», «Fun-Da-Mental», «Pop Will Eat Itself», «The The» и, наконец, «New Order»! Ради них одних (ну, может ещё ради «Sonic Youth»), я бы провёл там и десять дней. Я смотрел на них и не верил своим глазам. Это были они! Живые! Это были «Joy Division», только под другой вывеской. Я никогда не был согласен с теми, кто говорил, что они изменились в худшую сторону, продались. Для меня это были те же «Joy Division» в своей естественной эволюции. Да, без Кёртиса. Да, с электронным звуком, с танцевальным ритмом. Но это были они. Они подарили всему миру это неповторимое звучание. Я любил их всей душой. И я был не одинок в этом. Я видел, с каким восторгом их встречало огромное человеческое море — 80 000 человек. Я видел, как под их музыку начинали танцевать суровые старые панки, повидавшие в этой жизни почти всё. Я видел спокойных, как холодные размеренные ритмы драм-машины, Стивена Морриса и Джиллиан Гилберт. Питера Хука, который дизелил и носился по сцене как угорелый. И отстранённого, как антигерой из его стихов Берни Самнера. Я унесу эту музыку в своей душе. А пока надо выбираться из этого городка.
Я бодро шагаю по предрассветным улочкам Стрэтфорда, пребывая в полной уверенности, что глаза и ноги сами вынесут меня в нужном направлении. Мимо меня, тихо скользя шинами, проезжает фургон молочника, он останавливается у одного из домов, выходит и оставляет под дверью бутылки с молоком. Мы киваем друг другу: «Доброе утро!». На одном из углов тишину нарушает раздающаяся из окошка на первом этаже, приглушённая танцевальная музыка. «Shamen».
А вот и домик Шекспира. К этому времени я уже успел прочитать все пьесы гения в оригинале, на его архаичном английском языке. Я должен был увидеть место, где он родился.
Ничего особенного… Дом, как дом… Грациозно, конечно… Оглядываюсь кругом… Вбираю в себя этот вид… Эту утреннюю свежесть… Поехали дальше… Мне нужен моторвей М40…