Память начинает более-менее включаться в рассветные часы следующего дня, когда нас расталкивал дядя Боря: «Давайте, парни, а то нас всех начальство накроет. Вернётесь вечером». Жутко раскалывалась голова. Пока мы бродили по утренним бирюлёвским улицам в поисках прохожих, у которых можно было бы стрельнуть сигарет и огонька, нас обоих мучила тошнота. Кроме того, очень хотелось пить. «Во шланги пересохли-то, а», сокрушался Федян. После восьми отправились к Туче, оказывается, он нас звал к себе утром, когда уйдут родители, этот момент совершенно ускользнул от меня.
Туча разговаривал бодро, хотя по глазам было видно, что его тоже мучает похмелье. «Как самочувствие, друзья мои?», не без иронии поинтересовался он у нас и тут же сокрушённо покачал головой. «Опять накирялся, бля. Я подвязать хотел, знаете же, говорил вчера. Отчим, сука, заебал». Мы устроились у него в комнате, увешанной флагами и плакатами. У него было довольно много виниловых пластинок и бобин, ещё больше кассет, в основном русский рок, который мы решили тут же заслушать, потому что бабка всё равно полуглухая и спит. Туча разложил на газетке варёную колбасу, чёрный хлеб, пару банок с килькой в томатном соусе. Желудки начали активно и громко выделять свои соки. Потом, порывшись в чулане, он добавил к натюрморту батл водяры. У родителей спёр что ли? «Царица стола», объявил он с победоносным видом, вскрывая пробку ножом. Невозможно было не порадоваться вместе с ним. Видно было по блеску в его глазах, как страсть к водке окончательно побеждает в нём страх перед нудным и отравляющим молодые годы отчимом.
Честно говоря, я ни разу в своей жизни не видел, чтобы кто-то пил водку с утра. Возможно, я согласился выпить только потому, что это было необычно. К своему приятному удивлению, когда я протолкнул в себя через «не хочу», первые две-три стопки, головная боль, тошнота и дурное настроение начали меня стремительно отпускать. Как назло все песни на его кассетах были про одно и то же: пьянка, похмелье, или вообще какой-то бред, видимо, про белую горячку. Туча начал рассказывать нам про этих музыкантов разные истории. По его словам это действительно было своеобразное сообщество хронических алкоголиков, или, по крайней мере, очень сильно пьющих людей, все из Ленинграда, которые регулярно проводили подпольные концерты в обеих столицах, как правило, превращавшиеся в грандиозные массовые пьянки и дебоши. Иногда милиции удавалось срывать эти мероприятия и тогда и самих музыкантов, и слушателей развозили по вытрезвителям. Оказывается, почти у всех этих ленинградских рок-музыкантов рано или поздно возникали проблемы с органами правопорядка. Я подумал, что за одно это их, наверное, можно было бы уважать. «Слышь, Туча, а панк-рок там не играют?», спросил Федян, и мы наперебой начали рассказывать про нашу любимую кассету и записанные на ней группы. «Да вы шутите? В Питере полно панков. Если где-то в Совке и можно услышать панк-рок, так это в Питере. Ну, может ещё в Прибалтике, но там вы не поймёте ни хрена, они только на своём поют». Короче, мы с Федяном тут же решили ехать в Питер. А что нам стоило? В принципе, нам было всё равно чем заниматься и куда двигаться — главное, чтобы не пропадало это пьянящее ощущение полной свободы.
Провожал нас Туча, тем же вечером, после того как мы дружно проспались у него. На Ленинградском, в ожидании поезда, мы с ним ещё попили пива. Отпив чуть ли не полбутылки одним глотком, отдышавшись, он неожиданно повернулся ко мне: «А ты молодец, Алик, шустрый паренёк. Трофей не захватил?» и он перемигнулся с Федяном. «Какой ещё трофей?» не понял я, но он по дружески подтолкнул меня локтем. «Настины трусики!» и они с Федяном захихикали, а по мере того как у меня краснели уши, они начали уже вовсю громко хохотать.