– Не включай свет, ma petite.
Хозяин…
========== Глава 26 ==========
Его голос, тихий и уверенный, посылает волну дрожи по телу, и я встаю как вкопанная, не смея пошевелиться и сделать вдох. Отчаянно пытаюсь совладать с просыпающимся сердцем, и закрываю глаза, считая до десяти и моля Бога, или все-таки дьявола? – чтобы все это оказалось сном, чтобы Господин был лишь частью его, а не удушающей реальностью, настойчиво проникающей в разум. Это нечестно-нечестно-нечестно – так просто врываться в мою устоявшуюся жизнь и выворачивать ее наизнанку, ломать равнодушие, рушить выдержку, возрождать то, что я так упорно хоронила в себе, постепенно покрываясь непроницаемым панцирем и убивая ту самую Джиллиан Холл, что когда-то, давным давно, была глупой и наивной дурочкой, верящей всем и каждому.
– Здравствуй, Джиллиан, – произносит Рэми, а я оттаиваю, делая глубокий вдох и вновь наполняя легкие его ароматом. Руки начинают дрожать по мере того, как я прихожу в себя и с тихой грустью вглядываюсь в темную фигуру, сидящую в кресле, у самого окна. Свет от фонарей, проникающий широкими полосами, освещает лишь его руку, лежащую на подлокотнике, отражается в перстне и теряется в бликах на потолке, когда Хозяин шевелит пальцами и по привычке начинает отбивать ритм. Наступившее напряжение ломает, и, чтобы избавиться от боли, я начинаю комкать в руках фартук, совершенно не зная, куда себя деть.
Испариться бы.
– Здравствуйте, мистер Рэми, – собственный голос подводит, и получается что-то несуразное и хриплое, словно для того, чтобы произнести банальную фразу, потребовались все мои силы. Действительно – внезапность появления Господина попросту выжала.
– Мистер Рэми – непривычно слышать это из твоих уст. Так же, как и видеть тебя в брюках, – напротив, его голос остается твердым, хоть и тихим, и, могу поспорить, что он не сводит с меня пристального взгляда, обжигая своим вниманием и интересом. Хочется оставаться бесстрастной, но внутри вскипает обида, и я вскидываю подбородок, наконец отлипая от двери и подходя к кровати, на которую тут же сажусь и пытаюсь спрятать просыпающиеся эмоции под едким сарказмом:
– Мой новый Хозяин не зацикливается на одежде и позволяет носить джинсы. Белье тоже, – дополняю я, рассматривая беспорядок на полу и предпочитая занимать мысли разбросанными вещами, чем близостью Рэми, сидящим буквально в нескольких шагах от меня. Стоит протянуть руку и нагнуться чуть вбок, чтобы коснуться его колена и окончательно провалиться, лишившись последней гордости. Лучше бы он не приходил, не заставлял тонуть в хаосе болезненных эмоций, позволил и дальше плыть по течению. Так спокойней, много-много спокойней. – Зачем вы пришли?
– Не рада меня видеть?
– Дело не в этом, а в том, что я не знаю, кто передо мной: бывший хозяин, решивший удостовериться, что его игрушка не сломалась после того как ее выкинули? Или клиент, которого я должна обслужить?
– Возомнила себя куртизанкой, ma fille? – не могу не заметить насмешку, скользнувшую в его тоне, и поджимаю губы, думая о том, что сейчас я ни чем не отличаюсь от обиженного ребенка, которого не взяли на аттракционы и оставили стоять у входа. Наверное, со стороны это выглядит ужасно глупо и действительно смешно – моя обида, моя ирония, мои нападки. Опускаю плечи и теряю всякое желание продолжать перепалку – я слишком устала и не хочу быть сильной, не хочу строить из себя то, чем никогда не являлась. Хотя бы сейчас, в эту самую секунду, перед тем, как он встанет и уйдет, а он обязательно уйдет, я хочу быть откровенной с ним. И пусть ему будет все равно, и мои слова не потревожат каменного сердца, но мне нужно выговориться, пока есть возможность. Поэтому я закрываю глаза и, едва сдерживая слезы, шепчу:
– Если честно, я не знаю, какую роль здесь играю. Я словно топчусь на месте, не зная в какую сторону ринуться и что делать дальше. Каждый вечер ложусь спать и думаю о том, что завтра будет то же самое, что сегодня, – множество вопросов, на которые нет ответов. Безнадежность и одиночество. Равнодушие, которого я ужасно боюсь, но которое, как это странно ни звучит, стало моим спасением. Здесь творятся ужасные вещи, мистер Рэми, и только что я видела смерть одной из нас, но даже не ощутила жалости. Я словно теряю себя прежнюю, пачкаюсь в грязи и уже не пытаюсь отмыться. Наверное, теперь вы не увидите во мне ничего из того, что так раздражало вас раньше, – замолкаю, ожидая его издевки, и, по мере того как сгущается тишина, начинаю нервно теребить края простыни, почти скинутой на пол, но зацепившейся за нее одним углом.