– Если можно, чеком.
У кого-то проблемы с наличными.
Киваю, молча наблюдая за тем, как он запускает руку во внутренний карман пиджака и достает чековую книжку с ручкой. Не могу ни обратить внимание на его пальцы, длинные, аристократически тонкие, с ухоженными ногтями и чистой кожей. На одном из них поблескивает изысканный перстень с черным прямоугольным камнем, наверняка дорогим, таким же, как и весь вид его обладателя. И пока я рассматриваю украшение, мужчина успевает написать сумму и поставить свою подпись. Он сгибает чек пополам и, протягивая мне, не отпускает, будто желая растянуть время. Кажется, даже мир останавливается, когда я, совершенно забывшись, заглядываю прямо в его глаза. Что-то далекое и неуловимое касается моего сердца, и я хмурюсь, ощущая нарастающее внутри волнение, этакий трепет, горячей лавой заполняющий душу. Лишь звонкий перелив колокольчика возвращают меня в действительность, и я забираю чек, на полном автомате кладя его в карман фартука и тут же разворачиваясь.
Нужно бежать, бежать как можно скорее, иначе я утону, сгину в его черных глазах и собьюсь с намеченного пути: колледж, семья, дети. Быстрым шагом достигаю стойки, прячась от изучающе пронзительного взгляда, и достаю чек, наконец разворачивая его и собираясь отдать Уиллу.
Вот только внутренности скручивает спазмом, и я будто ломаюсь, напоминая состоящую из деталей марионетку. Потому что эту подпись я ни с чем не спутаю.
– Трейси! Трейси! – сквозь плотный слой вакуума слышу встревоженный голос Латиф, она пытается остановить меня, когда я бросаюсь в подсобку и закрываю дверь, тут же подбегая к зеркалу. Дрожащими руками отгибаю ткань футболки, оголяя оставшийся после операции шрам, но не это сейчас интересует меня, и даже не мелкие шрамы по всему телу, наверняка оставшиеся после аварии, а выбитая на полукружии груди татуировка – отрывок прошлой жизни, который все это время не давал мне покоя и теперь ворвался в настоящее с приходом странного незнакомца. Это не может быть совпадением, но это может быть шансом – шансом узнать себя. – Трейси, открой дверь, что с тобой?
Слезы застилают глаза, и я сминаю чек, отбрасывая его в сторону и поправляя одежду. Дыхание срывается, и мне приходится зажмурить глаза, сосчитать до десяти и только потом рвануть к двери. Мне нужно успеть, успеть остановить его, пока он не ушел, мне нужно знать, кем я была четыре года назад.
– Где он? Где он, Латиф? – судорожно шепчу я, резко открывая дверь и почти впечатываюсь в нее. Скольжу по ее лицу безумным взглядом и хватаю за предплечья, с силой встряхивая. Ее лицо искажает болезненная гримаса, она пытается скинуть руки, но не может, сталкиваясь с моим решительным упрямством.
– Он ушел, только что, оставив вот это, – наконец, она, напуганная моим состоянием, отвечает и протягивает тетрадь, местами помятую, с истершейся зеленой обложкой. Но у меня нет времени смотреть ее, только не сейчас, когда он может исчезнуть, просто испариться, оставив после себя агонию неизвестности. Господи, я не прошу о многом, только бы он не успел далеко уйти. Прохладный сырой ветер остужает лицо, как только я выбегаю на улицу и смотрю по сторонам. Даже не знаю, куда бежать, и, следуя стойкому желанию докопаться до истины, бросаюсь направо. Добегаю до угла, но не вижу ни высокой фигуры, ни машины, на которой он мог бы приехать. Как такое возможно? Прошло всего несколько мгновений. Бегу назад, не чувствуя земли под ногами, но, по-видимому, опаздывая, потому что его нигде нет.
Нет.
И шанс узнать прошлое превратился в пепел.
Обреченно опускаю плечи, шумно дыша и обращая внимания на тетрадь в своих руках. Быть может, он за ней вернется? Быть может, это что-то важное для него… Открываю первую страницу и в свете фонарей, хмурясь, разглядываю портрет какой-то женщины, задумчиво грустной, теплой, нежной; молодой девушки с короткой, почти как у меня, стрижкой, ее образ кажется дерзким и вызывающим; маленького ребенка с милыми кудряшками и большими ясными глазами, в которых плескается сама душа. Слезы вновь подступают к горлу, потому что в ее чертах я нахожу что-то общее со мной, такое ощущение, что это и есть я, только в детстве. Растерянно переворачиваю следующую страницу и наталкиваюсь на портрет этого самого мужчины, затем на изображение красивой женщины, подозрительно сощурившей глаза, рисунки домов, пейзажи, и наконец, последнее, где изображена я, только с длинными волосами. Это явно работа другого автора, потому что она выделяется из всех своим профессионализмом. Смотрю на себя другую: женственную, умиротворенную, покорно грустную, – с разъедающим непониманием и выпадаю из реальности, увязая в немыслимых догадках, потому что это и есть мое прошлое, так ведь?