– Но разве вы не подвержены чувствам?
– Все больше безразличие и скука, – Адель окидывает библиотеку безэмоциональным взглядом. – Обрати внимание на его дом, ты не найдешь ни одной одинаковой комнаты – все они выполнены в разных стилях, потому что, когда живешь сотни лет, становится невыносимо скучно. На помощь приходит разнообразие и… игрушки.
– То есть мы, – чувствую подкатывающую злость и раздраженно захлопываю книгу, только сейчас замечая, что держала ее верх тормашками. Лощеные богачи и богачки, покупающие людей для собственного развлечения.
– То есть вы, – Адель кивает головой, а потом совершенно неожиданно подается вперед, окутывая табачным дымом и меня. Ее сигарета почти дотлевает, и серый пепел неаккуратно слетает вниз, образуя на ковре маленькую проплешину, которую она тут же топчет ногой. – Но знаешь, что самое страшное, petite, что потом вы привыкаете к нашему миру и становитесь такими, как мы. Забываете про свою человечность и теряете себя, – она бросает сигарету в стоящий на столике пустой стакан и, в то время как я смотрю на нее большими от понимания глазами, пододвигается еще ближе, почти насильно заключая мои ладони в свои. Ее шепот становится жарче, откровеннее, быстрее: – И именно в тот момент, когда вы становитесь нашим отражением, вы подписываете себе приговор, потому что, как бы мы не презирали вашу человечность, в тайне мы хотим, чтобы вы ее сохранили. Помни об этом, когда потеряешь голову от любви к нему, – последнюю фразу она выдыхает мне в губы, а потом стремительно отшатывается назад, с тревогой смотря в сторону двери. – Дамиан… – тянет она, скидывая с себя серьезность и широко улыбаясь. Встает, чтобы поприветствовать его, но остается на месте, замечая его недовольный взгляд, скользнувший сначала по ней, а потом и по мне.
Он подходит к столику с напитками, берет чистый стакан и, смотря только на Адель, наливает себе выпить. Не могу не заметить усталость на его лице, и чувствую едкое разочарование, потому что больше там ничего не нахожу. Мои иллюзии остаются иллюзиями, надежды гаснут, а мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы не видеть въевшегося в Господина равнодушия. И, пока я пытаюсь совладать с эмоциями, Рэми делает маленький глоток, а потом, закатав рукава рубашки, устало усаживается в кресло, в котором только что сидела Адель.
– Ты устал?
– Всего лишь голоден, – на этой фразе оба они, как по команде, переводят внимание на меня, и я обхватываю забинтованное запястье ладонью, нервно сглатывая и ожидая его приказа. Но, видимо, я выгляжу слишком изможденной, потому что уже в следующую секунду он обращается к Адель:
– Принесешь что-нибудь?
– Конечно, – вижу ее недовольство, вижу, как темнеет ее взгляд, когда она склоняется к нему, чтобы оставить поцелуй на его скуле. Вижу, как он почти не реагирует, продолжая изучать меня и тем самым показывая, что хочет остаться со мной наедине. Хотя я напротив, предпочла бы сходить за кровью, чем сидеть в одной комнате с ним и ощущать на себе тяжесть встречи.
– Что она делает здесь? – Как только за ней закрывается дверь, тихо произносит он. Я же теряюсь, не желая говорить о нашем разговоре, и делаю вид, что рассматриваю обложку книги. Мне становится так тревожно, будто меня застали за чем-то секретным, неправильным, запрещенным. Словно я предала его, доверившись кому-то еще.
– Она хотела увидеть вас.
– Ложь. Ты совершенно не умеешь лгать, Джил. Адель знала, что я в отъезде, но не знала, что я вернусь сегодня, – будто предугадывая мою последующую реплику, поясняет он, а я начинаю нервно перебирать страницы книги, пытаясь придумать какое-нибудь оправдание. Да что в этом такого? Разве ей запрещено приходить в этот дом?
– Она сказала, что сожалеет о том вечере.
– Вот как? – он иронично изгибает брови, кажется, не собираясь верить, пока в комнате не разносится голос Адель, вернувшей себе манеру говорить нараспев.
– Это правда, Дамиан. Мне жутко неудобно перед Джил, а главное, перед тобой, – она откровенно фальшиво улыбается, сбрасывая с себя ту искренность, что была в ней минуты назад, и нагло садится на колени Хозяину, протягивая ему бокал с кровью. – Еще теплая, – она царапает его плечо длинными ухоженными ногтями, а я отворачиваюсь в сторону, морщась от отвращения и рассматривая бесконечные полки книг. Даже интересно, кто стал случайным донором в этот раз? Мадлен? Или тот молчаливый дворецкий? Ведь оба они, как выяснилось, люди.
Поворачиваюсь лишь после того, как слышу звук поставленного на стол стакана, и не могу удержаться, чтобы не взглянуть на него. Передергиваю плечами и поджимаю губы, рассматривая стекло, окрашенное в темно-алый. На его дне осталось еще немного крови, и я живо представляю, как через несколько минут она загустеет и превратится в отвратительно-бурую кляксу, напоминающую желе.