Наверное, я просто устала, потому что вдруг ощущаю банальное безразличие ко всему происходящему и уже на смотрю на Болмана, умоляющего Рэми простить его.
Глупый, разве наш Хозяин умеет прощать? Ухмыляюсь, мотая головой и вновь возвращаясь к разглядыванию своих пальцев. Распущенные волосы скрывают от меня Господина, сидящего по левую руку и оперевшегося локтем о подлокотник. Он подпирает подбородок пальцами, с раздражением выслушивая оправдания поверенного, а потом вскидывает руку, приказывая ему заткнуться. Вновь гнетущее напряжение давит на плечи, и я хаотично скольжу взглядом по залу, затем возвращаюсь к Арушу, к своим пальцам с побелевшими костяшками, к Леви, к Господину, к Адель, застывшей в ожидании.
К Арушу, к пальцам, к Рэми, Вацлаву.
В глазах рябит от множества лиц, и в висках стучит кровь, пока Леви медленно подходит к хныкающему от страха Болману и со всей силы втыкает специально заготовленный крюк прямо под его подбородок. Громкий лязг выпущенной цепи, свисающей с крюка и бьющей о мраморный пол, окунает меня в замедленную съемку, и я с какой-то странной заторможенностью наблюдаю за тем, как глаза Аруша наливаются кровью, сам он багровеет, нелепо высовывая язык и пытаясь что-то сказать, и, чтобы вытащить вцепившийся в него крюк, обхватывает его дрожащими пальцами. Бесполезно, потому что он вошел слишком глубоко, зацепив нижнюю челюсть в ловушку. Кровь скапливается в его рту, а потом льется на пол, превращаясь в алую лужу, в которой он беспомощно скользит коленями, пока Леви не дергает цепь резко на себя, вынуждая его упасть навзничь.
Некоторые из вампиров брезгливо отворачиваются, некоторые смотрят на это со страхом, наверняка боясь оказаться на его месте, а некоторые не могут скрыть удовольствия от кровавой картины, развернувшейся перед ними. В их числе Вацлав, пристально наблюдающий за брыкающимся Арушем и даже сделавший шаг ближе, будто ему хочется рассмотреть получше и только всеобщее оцепенение останавливает его.
– Так будет с каждым, кто посмеет предать меня, – Господин медленно поднимается с места и, пока я прячу взгляд вниз, чтобы не видеть безжалостную казнь, он достигает Леви, забирает у него цепь и с легкостью тащит Болмана за собой, двигаясь в мою сторону. Остается совсем немного, и я растерянно вскидываю голову, совершенно не зная, что чувствовать. Удовлетворение от мести? Злость? Или облегчение, что виновный в смерти Айрин найден и сейчас будет наказан? Но вопреки всему я ощущаю что-то наподобие жалости, когда Рэми дергает цепь на себя, и Аруш по инерции оказывается в нескольких шагах от меня. Я даже могу разглядеть ужас в его глазах, морщинки, окутавшие веки, расширенные поры его кожи, окровавленное острие крюка, торчащего изо рта. – Смотри, Джиллиан, внимательно, быть может это сгладит боль потери, – шипит Рэми, меняясь на глазах и превращаясь в настоящего хищника. Его глаза чернеют, и сеточка вен появляется под ними, пока он берется за основание крюка и поднимает Аруша над полом, заставляя его нелепо дергаться в конвульсиях. Теперь кровь капает на руку Господина, удерживающего орудие, и напрочь портит рукав пиджака, впитывающего в себя ее капли.
Поджимаю губы, наблюдая за тем, как челюсть Аруша начинает выворачиваться и, кажется, вот-вот сломается, вырвется с корнем, оставив после себя окровавленное мясо, но Рэми предупреждает это и подхватывает Аруша за шею, с искаженным от злости лицом запуская руку в его грудь. Противное хлюпанье рождается внутри Болмана, он страшно пучит глаза, хватаясь за запястье хозяина, и, как только Рэми вырывает из его груди сжатый кулак, затихает, тяжело повисая в руках палача.
Мертвое тело с глухим стуком падает на пол, и Господин, прежде чем повернуться к толпе, бросает на меня быстрый взгляд, словно этой расправой извиняясь передо мной за то, что потерял контроль над ситуацией и позволил Арушу обмануть себя. Застываю, глядя в лицо мертвого Болмана, и не вижу больше ничего, кроме его вытаращенных глаз и развороченной челюсти. Не вижу, как Хозяин бросает окровавленный сгусток мышц в центр зала, как угрожающе смотрит на притихших вампиров, ставших свидетелями показательной казни, как хладнокровно проходит мимо окровавленного трупа и садится на свое место, одним лишь взглядом вызывая в своих подданных покорный страх.