— То есть мы, — чувствую подкатывающую злость и раздраженно захлопываю книгу, только сейчас замечая, что держала ее верх тормашками. Лощеные богачи и богачки, покупающие людей для собственного развлечения.
— То есть вы, — Адель кивает головой, а потом совершенно неожиданно подается вперед, окутывая табачным дымом и меня. Ее сигарета почти дотлевает, и серый пепел неаккуратно слетает вниз, образуя на ковре маленькую проплешину, которую она тут же топчет ногой. — Но знаешь, что самое страшное, petite, что потом вы привыкаете к нашему миру и становитесь такими, как мы. Забываете про свою человечность и теряете себя, — она бросает сигарету в стоящий на столике пустой стакан и, в то время как я смотрю на нее большими от понимания глазами, пододвигается еще ближе, почти насильно заключая мои ладони в свои. Ее шепот становится жарче, откровеннее, быстрее: — И именно в тот момент, когда вы становитесь нашим отражением, вы подписываете себе приговор, потому что, как бы мы не презирали вашу человечность, в тайне мы хотим, чтобы вы ее сохранили. Помни об этом, когда потеряешь голову от любви к нему, — последнюю фразу она выдыхает мне в губы, а потом стремительно отшатывается назад, с тревогой смотря в сторону двери. — Дамиан… — тянет она, скидывая с себя серьезность и широко улыбаясь. Встает, чтобы поприветствовать его, но остается на месте, замечая его недовольный взгляд, скользнувший сначала по ней, а потом и по мне.
Он подходит к столику с напитками, берет чистый стакан и, смотря только на Адель, наливает себе выпить. Не могу не заметить усталость на его лице, и чувствую едкое разочарование, потому что больше там ничего не нахожу. Мои иллюзии остаются иллюзиями, надежды гаснут, а мне хочется провалиться сквозь землю, чтобы не видеть въевшегося в Господина равнодушия. И, пока я пытаюсь совладать с эмоциями, Рэми делает маленький глоток, а потом, закатав рукава рубашки, устало усаживается в кресло, в котором только что сидела Адель.
— Ты устал?
— Всего лишь голоден, — на этой фразе оба они, как по команде, переводят внимание на меня, и я обхватываю забинтованное запястье ладонью, нервно сглатывая и ожидая его приказа. Но, видимо, я выгляжу слишком изможденной, потому что уже в следующую секунду он обращается к Адель:
— Принесешь что-нибудь?
— Конечно, — вижу ее недовольство, вижу, как темнеет ее взгляд, когда она склоняется к нему, чтобы оставить поцелуй на его скуле. Вижу, как он почти не реагирует, продолжая изучать меня и тем самым показывая, что хочет остаться со мной наедине. Хотя я напротив, предпочла бы сходить за кровью, чем сидеть в одной комнате с ним и ощущать на себе тяжесть встречи.
— Что она делает здесь? — Как только за ней закрывается дверь, тихо произносит он. Я же теряюсь, не желая говорить о нашем разговоре, и делаю вид, что рассматриваю обложку книги. Мне становится так тревожно, будто меня застали за чем-то секретным, неправильным, запрещенным. Словно я предала его, доверившись кому-то еще.
— Она хотела увидеть вас.
— Ложь. Ты совершенно не умеешь лгать, Джил. Адель знала, что я в отъезде, но не знала, что я вернусь сегодня, — будто предугадывая мою последующую реплику, поясняет он, а я начинаю нервно перебирать страницы книги, пытаясь придумать какое-нибудь оправдание. Да что в этом такого? Разве ей запрещено приходить в этот дом?
— Она сказала, что сожалеет о том вечере.
— Вот как? — он иронично изгибает брови, кажется, не собираясь верить, пока в комнате не разносится голос Адель, вернувшей себе манеру говорить нараспев.
— Это правда, Дамиан. Мне жутко неудобно перед Джил, а главное, перед тобой, — она откровенно фальшиво улыбается, сбрасывая с себя ту искренность, что была в ней минуты назад, и нагло садится на колени Хозяину, протягивая ему бокал с кровью. — Еще теплая, — она царапает его плечо длинными ухоженными ногтями, а я отворачиваюсь в сторону, морщась от отвращения и рассматривая бесконечные полки книг. Даже интересно, кто стал случайным донором в этот раз? Мадлен? Или тот молчаливый дворецкий? Ведь оба они, как выяснилось, люди.
Поворачиваюсь лишь после того, как слышу звук поставленного на стол стакана, и не могу удержаться, чтобы не взглянуть на него. Передергиваю плечами и поджимаю губы, рассматривая стекло, окрашенное в темно-алый. На его дне осталось еще немного крови, и я живо представляю, как через несколько минут она загустеет и превратится в отвратительно-бурую кляксу, напоминающую желе.
Мне просто нужно привыкнуть к этому, если я успею.
— Как обстановка в Совете Девяти? — Вопрос Адель заставляет меня бросить быстрый взгляд на них, но тут же опустить его, потому что ее довольно интимные ласки вызывают чувство неловкости и смущения. А она, как ни в чем не бывало, продолжает ласкать его ушную раковину языком, прикусывать мочку, гладить ладонью грудь, ерзать на его коленях. Рэми же, я это точно знаю, наблюдает за мной, пока я сконфуженно выдергиваю ворсинки из окутавшего меня пледа.
Господи, пусть он перестанет смотреть на меня, иначе я спрячусь в одеяло с головой.
— Совете Восьми, если быть точным.
— О чем ты говоришь? — ее голос резко меняет тональность и теперь в нем нет игривых ноток или эротичного подтекста, потому что они заменяются на искреннюю тревогу и даже растерянность. Я поднимаю голову, впервые видя Адель такой обеспокоенной, и перестаю дышать в ожидании подробностей и разъяснений, ведь мне так хочется узнать об их мире чуть больше, чем стены этого дома.
— Бьёрна убили.
— Этого не может быть, Дамиан. Не может, — она отрицательно мотает головой, не желая верить в случившиеся и послушно слезая с его колен, когда он жестом просит ее подняться.
— Может, как видишь. Поговорим позже, мне необходимо завершить некоторые дела. Не засиживайтесь допоздна, — он говорит это нам, но почему-то смотрит именно на меня. Проходит совсем близко, так, что я ощущаю его аромат, и оставляет нас одних, по-видимому, полностью доверяя Адель и веря, что она не причинит мне зла. И, если честно, я тоже верю в это. Даже не знаю, почему вдруг, но сегодняшний разговор определенно сделал нас ближе, либо я опять проявляю маниакальную доверчивость.
После его ухода мы молчим несколько секунд: она, переваривая полученную информацию, а я — боясь задать один из множества вопросов. Лишь когда она хочет пройти к выходу, наверняка надеясь догнать его и узнать подробности, я перехватываю ее ладонь и с мольбой заглядываю в прищуренные зеленые глаза, взглянувшие на меня с неким нетерпением.
— Прошу тебя, Адель, что такого в убийстве Бьёрна и что такое Совет Девяти?
— Это не твое дело, малышка, — она говорит это несколько раздраженно, но не пытается вырвать руку из моей хватки, все продолжая нависать надо мной. — Черт, я не должна говорить с тобой об этом, — она морщится словно от удара, передергивая плечами и закатывая глаза. Сейчас я захожу слишком далеко, пытаясь раскрутить ее на подробности, но Адель мой последний шанс, ведь Господин вряд ли станет обсуждать со мной эту тему.
— Наш сегодняшний разговор, знаешь, ты тоже не должна была говорить мне это, но сказала, почему?
— Совет Девяти состоит, вернее состоял, из девяти старейших вампиров, во главе которого, конечно, стоит Дамиан. Они создали наш мир и следят за порядком в нем. Благодаря им мы перестали бояться угроз со стороны людей, мы вообще перестали бояться, вступив на новую ступень эволюции. Только посмотри, Джил, где мы и где вы — те, кто устраивал за нами охоту, кто считал себя сильнее нас, — она говорит это с ощутимым превосходством, в ответ сжимая мои пальцы, почти до хруста, и показывая свое преимущество в силе. — Совет Девяти — это самая верхняя ступень в иерархии вампиров, они неприкосновенны, их общество священно для нас, они наши прародители и родоначальники. Именно поэтому убийство одного из них так неожиданно.
— Почему?
— Потому что это означает одно: абсолютной власти не бывает, глупышка, — она говорит это с родительской снисходительностью, словно перед ней сидит несмышленый ребенок, которым, по сути, я и являюсь на фоне их бесконечной жизни. — И это значит, что кто-то бросил вызов закону.
Адель уходит, а я закутываюсь в плед по самое горло и, глядя на затухающий закат, вспоминаю дом, где не было никаких вампиров, где жизнь текла по налаженному сценарию: работа, дом, работа. Мы радовались малому и дорожили мелочами, мы прозябали в болоте, но были точно уверены, что завтра будет так же, как вчера, а сегодня, как завтра. Здесь же я не могу чувствовать себя уверенной в завтрашнем дне, и не только потому, что мой Хозяин древний вампир, но и потому, что его власть, как оказалось, может рухнуть, как и созданный им мир.