— Адель? — при упоминании знакомого имени в груди стягивается тугой узел, и я нахожу в себе смелость прервать его, чтобы задать вопрос: — Причем здесь она?
— Всегда восхищался коварством женщин, особенно обманутых женщин. Она проделала грандиозную работу и до последнего не оставляла надежды найти мое тело. Сила ее веры удивляет. А вы, Джиллиан? Что стало с вашей верой? Или, став рабами вампиров, вы разучились верить? Отвечай, когда я тебя спрашиваю, — в его тоне слышится явная угроза, и я нервно сглатываю, комкая в руках край футболки. Пальцы превращаются в иней, и слезы стынут на щеках, пока Виктор смотрит на меня пронизывающе строгим взглядом, на удивление терпеливо ожидая ответа.
— Я… я не знаю, — унизительно шепчу, боясь его реакции, и старательно подбираю слова, чтобы не спровоцировать его. — Мы умеем верить, правда.
— Что-то незаметно. Этот мир удивляет меня, никогда не думал, что Бог будет так непопулярен. В мое время во имя Бога шли на смерть, забирали жизни, орошали землю кровью и уничтожали цивилизации. Как много я пропустил, — Виктор цокает языком, замирая на месте и вглядываясь в стену перед собой, а потом резко отмирает и вновь начинает кружить, словно играя со мной и наслаждаясь страхом, лишившим меня дара речи. И если Рэми присуща плавность и грация в движениях, то каждый шаг Виктора пронизан напряжением и натянутостью, будто в любую секунду он готов сделать прыжок. Но ему нечего бояться, ведь я не представляю для него никакой опасности. — Вот только он не оценил того, что мы делали ради него. Он отвернулся от нас — своих верных слуг, своих детей. Он проклял нас, отдав на растерзание тьмы, превратившей нас в то, чем мы являемся. И только тьма дала нам то, чего мы жаждали больше всего: кровь, власть, силу. Разве Дамиан не рассказывал тебе об этом? Не говорил, что смерть привела нас к жизни? — Виктор останавливается, кидая на меня вопросительный взгляд, и, замечая мое изумление, продолжает: — Видимо, для таких грешников как мы, в раю места не было. В аду тоже. Мы остались где-то посередине, ни живые, ни мертвые, отравленные вечностью. Впрочем, я был не против, как и Дамиан. Мы пользовались тем, чем наградила нас тьма: силой, скоростью, ловкостью, мы подчиняли мир не только посредством крови, но и внушения. Удивительно, правда? Как легко было сломить людей, вовремя воспользовавшись моментом. Ты думаешь, что Колонии созданы вампирами для контроля над вами, но на самом деле вы сами загнали себя за бетонные стены. Попрятались как муравьи, столкнувшись с чумой и таким образом решив остановить ее. На самом деле вы ничуть ни меньшие грешники, ведь, думая о собственном благополучии, вы спокойно закрывали глаза на тех, кто был обречен умереть. И пока вы прозябали за стенами, обособленно друг от друга, мы, вампиры, строили свой мир. Кстати, как тебе он?
Мотаю головой, переваривая информацию, и судорожно вдыхаю, с надеждой глядя в окно, потому что скоро наступит новый день, и за мной придет Юджин. Мы сядем в машину и уедем, уедем далеко отсюда. А ядовитые слова Виктора останутся здесь, покроются пылью и выцветут.
— Я думал, ты более разговорчива. Тебе не интересно, почему я пришел именно к тебе?
— Нет, — я не хочу, не хочу слышать, что Рэми привел за собой смерть, и что я следующая в длинном и бесконечном списке. — Но мне интересно, как вы смогли выжить.
— Думаю, ты имеешь право знать, ведь тебе уготована особая роль. Дамиан предал меня огню, обвинив в излишней жесткости и посчитав безумцем. Но разве принять свою природу — это безумие, Джил? Разве пользоваться своей силой и властью — это неправильно? Глупец, он думал, что даже являясь монстрами мы можем сохранить свои души, но он не понимал одного: мы созданы для того, чтобы забирать жизнь. Такова наша природа, природа хищников, — Виктор кладет ладонь на грудь, и его взгляд становится отрешенно задумчивым. Он будто возвращается в прошлое и начинает говорить скорее себе, чем мне. — Мы шли рука об руку долгое время, пока наша вера не раскололась надвое, пока он не увидел во мне дьявола и не решил остановить. Он думал, что убив меня пламенем и захоронив в святом месте, навсегда избавится от неугодного брата. Он думал, что лишив меня плоти и почти уничтожив сердце, убьет во мне жажду крови. Но он не учел одного, Джиллиан, я и Дамиан — мы первородные вампиры, сыновья не дьявола, а Бога, и значит, можем быть убиты только одним оружием — тем, от которого умер его любимец, — Виктор в два шага доходит до кресла, на котором сидел недавно, и, взяв в руки какой-то сверток, начинает разворачивать его. Растерянно смотрю на его манипуляции и ничего не понимаю, потому что полученная информация не укладывается в голове, словно это другая вселенная и я по ошибке оказалась в центре ее. Все его слова про Бога, Дьявола и тьму кажутся мне чистым бредом, а он настоящим умалишенным, каким-то образом избежавшим усыпления.
Все это бред-бред-бред.
Обхватываю голову руками и зажмуриваю глаза, отказываясь верить в действительность. Этого всего лишь сон, правда? Ведь в реальности не существует Виктора, он остался в прошлом, далеком прошлом. Он превратился в дым, в искры, в пепел, в воспоминание Господина, в которое я заглянула по чистой случайности.
— Посмотри на это, Джиллиан, — сильные пальцы обхватывают мой подбородок, и я открываю глаза, наталкиваясь на Виктора, вставшего передо мной на корточки. В его руке что-то напоминающее ромбовидный кинжал, и я резко дергаюсь, думая, что оружие предназначено для меня. Сейчас он воткнет его в мое сердце и навсегда избавит от страха, а заодно подарит свободу, о которой, к собственному стыду, я успела забыть. — Не бойся, это не для тебя, — Виктор прикасается подушечкой пальца к острию кинжала и смотрит на меня проникновенно требовательно, будто ожидая, что я пойму его, и ему не придется тратить время на объяснения.
Действительно, не придется, но я не хочу думать о том, что мои догадки могут быть верными.
Я не хочу стать орудием мести, ведь это и есть моя главная роль.
— Ты когда-нибудь слышала о копье Судьбы? Или вы настолько ущербны, что не знаете отчего умер ваш Бог? — Виктор иронично вскидывает бровями, но тут же принимает серьезный вид и прикасается концом копья к моей скуле. — Дамиан доверяет тебе, а значит, ты сможешь подобраться к нему максимально близко, намного ближе, чем я. Например, ты можешь оказаться в его постели. Убить Членов Совета не составило труда, они и подумать не могли, что их Господин может лишить их жизни, признайся, с Дамианом это не пройдет, — Виктор царапает щеку, продвигаясь вниз, а я постепенно пропитываюсь к нему отвращением, потому что передо мной стоит настоящий трус, решивший сделать все чужими руками.
— Вы трус, — теряя всякое благоразумие, шепчу я. — Потому что боитесь Господина. Боитесь оказаться слабее его.
— Скорее не трус, а реалист. Я слишком долго пребывал в забвении, чтобы так рисковать. И нет, я не обижаюсь на тебя, хотя за такие слова можно вырвать язык. Не забывай, с кем ты разговариваешь, девочка, — Виктор неожиданно обхватывает меня за шею и с легкостью поднимает на ноги, вынуждая меня вцепиться в его руку и попытаться разжать пальцы, перекрывшие кислород. Он близко, он оплетает меня своей тьмой, ненавистью к Рэми и желанием уничтожить все на своем пути. — Я просил его следовать за мной, принять свою природу и прислушаться к шепоту тьмы, но он выбрал иной путь, он обвинил меня в излишней жесткости и назвал безумцем, он поставил интересы человечества выше моих. Он позволил вам жить.
— Потому что знает, что такое милосердие.