— Что ты несешь? — Замечаю, как сжимаются его челюсти, как маска полнейшего безразличия дает трещину, заменяясь на что-то напоминающее раздражение. Словно своими словами я заставила его усомниться, хотя бы в моем состоянии. Быть может, он опоздал, и я уже сошла с ума.
— Я не хотела вас убивать, но должна была, потому что это и есть цель моей жалкой и никчемной жизни, — на последнем слове я срываюсь, обессиленно расслабляясь и позволяя боли завладеть сознанием. Перед глазами темнеет, и я не вижу, как Господин хмурится, сосредоточенно разглядывая мое изуродованное жестокостью лицо, как склоняет голову в бок, подходя ближе и не брезгуя мною, как с удивительной осторожностью запускает пальцы в спутанные, свалявшиеся в липкие пакли волосы, как заставляет меня поднять голову и утонуть в его тьме. Она убаюкивает меня, дарит облегчение и освобождает: от боли, страха, раскаяния, от всего того, что терзало меня все это время. Становится легко и просто, и я наслаждаюсь покоем ровно до тех пор, пока настойчивые вопросы не взрывают разум. Они выжигают его, превращают в пепел, и я не могу сдержать крик: душераздирающий, отчаянный, дикий.
Так кричат души перед самой смертью.
Это проходит так же внезапно, как начинается, и я, рвано дыша и до сих пор не понимая, что происходит, ошарашенно вглядываюсь в бледное лицо Рэми, отпустившего меня и сделавшего шаг назад. Мучительные секунды превращаются в вечность, а я думаю о том, что мне осталось совсем чуть-чуть, потому что люди не выживают после того, как их черепная коробка раскололась. Ведь она раскололось, да? И горячие ручейки теплой крови, стекающие по вискам и шее, результат этого. Склоняю голову, чтобы удостовериться в предположениях и ожидая увидеть кровь на плечах, но вместо этого различаю капли пота, скользящие вниз. Бог мой, какая же я дура, это всего лишь пот.
Вот только меня трясет от холода.
— Что со мной? — беспомощно шепчу я, кидая на Рэми полный растерянности взгляд, ведь я чувствовала, я уверена, что лишь мгновение назад мой мозг кипел в прямом смысле слова. Но он не отвечает, продолжая пристально смотреть на меня, будто ища подсказки, будто улавливая истину, скрытую в моем изможденном сознании. Даже боль отходит на второй план под его сканирующим взором.
— Это внушение, — в его тоне слышны ошеломленные нотки, но он тут же возвращает себе былую невозмутимость. — Завтра тебя ждет смертная казнь, — уже тверже говорит он, а я падаю, падаю глубоко в бездну, потому что это конец истории Джиллиан Холл. Вот и все, сейчас он уйдет, а я исчезну, как исчезали миллионы других до меня. Разве не этого я хотела?
— Прощайте, мой Господин, — обреченно произношу я, отчего-то не чувствуя ни обиды, ни жалости к себе, ни разочарования. Если честно, я ничего сейчас не чувствую. Мир не вечен, и моя жизнь… она изначально была неправильной, я должна была прожить ее по-другому.
Поздно.
С грустной улыбкой смотрю в спину Рэми, удаляющегося все дальше, и закрываю глаза, следуя его совету и моля Бога, чтобы мое сердце остановилось. Прямо сейчас, в эту самую секунду, когда пальцы Господина обхватывают ручку двери, и он готовится сделать шаг. Это так глупо, правда? Верить, что он будет помнить меня, даже когда пройдут года — ничто в его вечной и неизменной жизни.
Всего один шаг, закрытая дверь, пустота, которая вскоре наполнится моими криками. Но вместо этого его напряженная спина, сжавшие ручку двери пальцы, но так и не повернувшие ее. Я не замечаю того момента, когда он оказывается прямо передо мной, этот миг ускользает, не воспринимается моим разумом, поэтому я зажмуриваюсь, не веря собственным ощущениям. Он рядом, близко-близко, он касается моей щеки холодными пальцами и ласкает испрещенную ссадинами шею, он с легкостью срывает цепи, так внезапно освобождая меня от плена, он зарывается в мои волосы ладонью и, склоняясь к губам, шепчет:
— Моя маленькая сильная девочка… Теперь я верю, что мертвецы воскресают. Ты просто оказалась в ненужное время и в ненужном месте. Все должно было быть иначе. Это не твоя вина, что ты стала ma faiblesse*.
Он дарит успокоение.
— А сейчас открой глаза. Я хочу видеть, как ты уходишь, хочу видеть как Джиллиан Холл умирает и обретает свободу.
Послушно открываю глаза, чувствуя едкую горечь, смешанную с благодарностью — он не отдаст меня Вацлаву, а убьет сам — и концентрируюсь на его глазах, черных, как сама ночь. Это почти не больно — умирать от его рук, потому что ему знакомо слово “милосердие”. И пока он шепчет, в памяти всплывают картинки из прошлого: я, напуганная и потерянная, сижу на стуле, выслушивая речь Аруша; чужой дом в Венсене и погибающие мотыльки; смех Адель и ее прищуренные зеленые глаза; теплая улыбка Хелен и зеркала над головой в особняке Юджина; кровь, пропитавшая алые простыни; сильные руки Господина; аромат кофе; тетрадь с рисунками…
— Я дарю тебе шанс, — Рэми гладит меня по волосам, продолжая удерживать на весу, и целует в лоб невинным, отеческим поцелуем. Прохлада его губ остужает разгоряченную кожу, и я доверчиво прижимаюсь к нему, единственно в его объятиях чувствуя себя защищенной. — Шанс прожить ту жизнь, о которой ты мечтаешь. Помнишь? Ты будешь жить в маленькой, но уютной квартирке; ты выучишься в колледже, на учителя или преподавателя, к примеру, а в свободное от учебы время будешь подрабатывать в кафе. Ты познакомишься со стоящим парнем и родишь ему детей. Ты познаешь настоящую любовь, ma petite, и умрешь счастливой, оставив после себя приятные воспоминания. Ты проживешь новую жизнь лучше, чем Джиллиан Холл, — он цитирует когда-то сказанные мною слова, все продолжая укачивать меня и насквозь пропитывая внушением. Моя грустная улыбка меняется на счастливо-блаженную, почти глупую, когда на языке чувствуется терпкий вкус тысячелетней крови, и я теряю себя, но только для того, чтобы обрести себя новую.
Спасибо…
Комментарий к Глава 29
ma faiblesse* (фр. моей слабостью)
Я просто хочу сказать спасибо, даже ели предстоящая концовка разочарует тебя, Lerikvd, спасибо тебе.
========== Эпилог ==========
Спустя четыре года…
Я едва успеваю зайти в кафе, поморщится от уже приевшегося звона колокольчика, и незаметно для миссис Атталь, которой, слава Богу, не оказывается в зале, прокрасться в подсобку. Сейчас ровно шесть вечера, и, приди я хоть на минуту позже, могла бы нарваться на ее недовольное бурчание. А так мне хватает тридцати секунд, чтобы сбросить с себя промокшую от сильного дождя куртку, поправить растрепавшиеся под капюшоном волосы, после стрижки всегда находящиеся в творческом беспорядке, может потому, что избавившись от тяжелых прядей и выбрав короткую, почти под мальчика стрижку, я лишила их всякого желания лежать спокойно. Несколько несложных манипуляций, и я превращаюсь в рядовую официантку, готовую принять вызов в виде рабочей смены до двенадцати. Потом меня ждет собственная двухкомнатная квартира, одиночество и мысли о том, что я будто бы нахожусь не на своем месте.
Словно этот мир не мой.
Словно вся моя жизнь — чей-то сценарий, которому я четко следую и боюсь оступиться.
Словно когда-то, давным давно, меня раскололи надвое и вторую мою половину спрятали как можно дальше или попросту убили. В принципе, такое состояние можно легко объяснить случившимися четыре года назад событиями: когда в страшной аварии я потеряла не только родителей, но еще и память, содержавшую в себе всю мою жизнь до ***-ти лет. ***-ть лет, черт побери, четверть жизненного пути, включающая в себя беззаботное детство и наверняка насыщенную юность — все это было стерто в одно мгновение, и я начала с нуля, нелепо стартанув в новый этап. Отчего-то мне верится, что я была счастлива, что родители, оставившие после себя счет в банке, любили меня до беспамятства и не хотели, чтобы я опускала руки.
Не опускаю, с отчаянным упрямством приближаясь к своей мечте — получить наконец диплом об образовании и разорвать всякие отношение с опостылевшим кафе.
— Слава Богу, ты не опоздала, — Латиф — моя лучшая подруга, с которой мы обычно стоим в смене, заходит в комнату и устало прислоняется к двери. Она выглядит несколько измотанной, но задорная улыбка, притаившаяся в пухлых губах, превращает ее в игривое солнышко. Не помню, чтобы она когда-нибудь жаловалась, плакала или была не в духе. Скорее на наш город обрушится огненный дождь, чем Латиф начнет ныть, хотя, учитывая ее довольно шаткое положение здесь и после смерти отца опеку над маленькой сестренкой, это вполне логично. — Впрочем, какая тебе разница, ведь скоро ты станешь частью семьи Атталь и возьмешь бразды правления в свои руки, — она заговорщически подмигивает мне, а я раздраженно фыркаю, кладя в карман фартука блокнот и ручку.