Тринадцать моих спутников, среди них Пирифой, и спутниц намного опередили меня -- я нагнал их уже в первой зале, совершенно одурманенных ароматами; я забыл сказать, что вместе с нитью Дедал дал мне кусок ткани, пропитанный сильным противоядием от них, строго наказав мне перед входом приспособить ткань наподобие намордника. И здесь не обошлось без помощи Ариадны. Благодаря этому, правда дыша с трудом, я смог, погрузившись в эти опьяняющие пары, остаться с ясным рассудком и нерасслабленной волей. Однако я начал задыхаться, привыкнув, как уже говорил, чувствовать себя хорошо только на свежем воздухе; меня угнетала искусственная атмосфера этого места.
Разматывая нить, я проник в следующую залу, более темную, чем первая, затем в другую, еще более темную, затем еще в одну, где уже мог продвигаться только наощупь. Рука моя, шаря по стене, наткнулась на ручку двери, и, когда я открыл ее, оттуда хлынул поток света. Я вышел в сад. Перед собой, на поляне с цветущими лютиками, адонисами, тюльпанами, жонкилями, нарциссами и гвоздиками, я увидел привольно раскинувшегося Минотавра. К счастью, он спал. Мне бы следовало поспешить и воспользоваться его сном, но что-то остановило меня и удержало мою руку: чудовище было прекрасно. Как это бывает у кентавров, некая особая гармония слила в нем воедино человека и животное. Кроме того, он был молод, и молодость сообщала какую-то прелестную грацию его красоте -- этому опасному для меня оружию, более сильному, чем сила, перед которым мне пришлось призвать на помощь все мужество, на какое я был способен. Ибо лучше всего сражаешься тогда, когда тебя укрепляет ненависть, а я не мог его ненавидеть. Я даже любовался им какое-то время. Но вот он открыл один глаз. Я увидел, что взгляд его туп, и понял, что должен действовать...
Что я сделал потом, как все произошло -- точно вспомнить не могу. Ведь если мой намордник сидел на мне очень плотно и не позволил парам в первой зале оглушить мой рассудок, они все же подействовали на мою память, и, хотя я одержал верх над Минотавром, я сохранил о своей победе лишь смутное воспоминание, сладострастное в конечном итоге. Довольно об этом, поскольку выдумывать я не берусь. Помню, также как во сне, очарование этого сада, столь пьянящее, что, казалось, я не смогу от него оторваться; разделавшись с Минотавром, я с большой неохотой возвратился, сматывая клубок, назад, в первую залу, дабы присоединиться к своим товарищам.
Они сидели за столом, уставленным яствами, поданными неведомо как и неведомо кем, ели до отвала, пили допьяна, тискали друг друга и дико хохотали, как сумасшедшие или идиоты. Когда я выказал намерение увести их оттуда, они воспротивились, заявив, что здесь им очень хорошо и уходить они вовсе не собираются. Я настаивал, говорил, что принесу им избавление. Избавление от чего? -- вскричали они. И, сразу вдруг ополчившись на меня, осыпали градом ругательств. Мне стало очень обидно, особенно за Пирифоя. Тот едва узнавал меня, отрицал все добродетели, насмехался над своим человеческим достоинством и цинично заявлял, что не согласится променять теперешнее благополучие ни на какую мировую славу. Я не мог, однако, сердиться на него, слишком хорошо понимая, что без предостережений Дедала я погиб бы точно так же, вторил бы ему, вторил бы им всем. И только подравшись с ними, только тумаками и пинками в зад я заставил их идти со мной, тем более что они были невменяемы настолько, что совсем не могли сопротивляться.
По выходе из лабиринта сколько усилий и времени им понадобилось, чтобы вернуть себе способность чувствовать и вновь обрести себя! И пошли они на это с большой неохотой. Им казалось, как они мне потом признались, что с вершины блаженства они спускаются в узкую и мрачную долину, возвращаясь в ту тюрьму, что кроется в тебе самом и откуда никогда больше не вырвешься. Тем не менее Пирифой скоро почувствовал страшный стыд за свое временное умопомрачение и обещал искупить его и перед самим собой, и передо мной чрезвычайным усердием. Немного погодя ему представился случай доказать мне свою преданность. X
Я ничего не скрывал от него: он знал о моих чувствах к Ариадне, моем раздражении. Не скрыл я от него и того, что очень увлечен Федрой, хотя она совсем еще дитя. В ту пору она часто приходила покачаться на привязанных к двум пальмовым стволам качелях, и, когда я видел, как она раскачивается на них и ветер треплет ее короткие юбчонки, я обмирал. Но едва появлялась Ариадна, я отводил глаза и держался как можно незаметнее, боясь вызвать ревность старшей сестры к младшей. Что ж, оставлять желание неудовлетворенным вредно. Однако, чтобы привести в исполнение дерзкий план похищения, который уже начинал вырисовываться у меня в голове, надо было прибегнуть к хитрости. Вот тут-то, чтобы угодить мне, Пирифой и придумал одну уловку, проявив свою неистощимую изобретательность. Наше пребывание на острове тем временем продолжалось, хотя и Ариадна, и я думали только об отъезде; но чего Ариадна не знала, так это того, что я твердо решил уехать с Федрой. А Пирифой знал. И вот как он помог мне в этом.
Более свободный, чем я (я был пленником Ариадны), Пирифой имел достаточно времени, чтобы расспросить об обычаях на Крите, понаблюдать. "Можно считать, -- сказал он мне однажды утром, -- что дело сделано. Да будет тебе известно, что два этих премудрых законодателя, Минос и Радамант, узаконили все нравы острова, и в частности мужеложство, к которому, как тебе известно, критяне весьма склонны, о чем их культура свидетельствует. Узаконили в такой степени, что, если подросток до своего возмужания не побывал избранником какого-либо старшего товарища, он стыдится этого и подобное пренебрежение считает для себя бесчестьем, ибо в это случае, если он недурен, все кругом будут думать, что тому причиной какой-то порок его ума или сердца. Юный Главк, младший сын Миноса, похожий на Федру как две капли воды, поделился со мной своими заботами по этому поводу. Он страдает от своей ненужности. Напрасно я повторял ему, что его положение наследника, несомненно, отпугивает от него любовников, он отвечал мне, что может быть и так, но только ему от этого не легче, и что все должны бы знать, что Миноса это тоже удручает; что Минос обычно не придает значения сословиям, чинам и должностям. Тем не менее он, конечно же, был бы польщен, если бы такой знатный человек, как ты, пожелал заинтересоваться его сыном. Я подумал, что и Ариадна, которая так открыто проявляет свою ревность к сестре, наверняка не будет ревновать к брату, ибо еще не было случая, чтобы женщина принимала в расчет любовь мужчины к мальчику; во всяком случае, она посчитает неприличным сделать хоть малейший намек на это. Тут ты бы мог действовать без опаски".
"Ха! Не думаешь ли ты, -- воскликнул я, -- что меня могут остановить какие-то опасения? Однако, хотя я и грек, я не питаю никакой склонности к особам своего пола, какими бы юными и прелестными они ни были, чем и отличаюсь от Геркулеса, которому охотно уступил бы его Гиласа. Ну и что, что твой Главк похож на мою Федру, я хочу ее, а не его".
"Ты меня не понял, -- перебил он. -- Я не предлагаю тебе увезти вместо нее Главка, а предлагаю лишь сделать вид, что ты увозишь его, обмануть Ариадну и заставить думать ее и остальных, что Федра, которую ты возьмешь с собой, -- это Главк. Слушай меня внимательно: один из обычаев острова, узаконенный самим Миносом, таков, что любовник берет ребенка, которого возжелал, и уводит его пожить к себе домой ровно на два месяца, по истечении которых ребенок всенародно сообщает, нравится ли ему любовник и хорошо ли он обращается с ним. Взять мнимого Главка к себе домой для тебя значит привести его на корабль, на котором мы прибыли сюда из Греции. Как только мы окажемся там вместе с переодетой Федрой, ну и с Ариадной тоже, раз она намерена сопровождать тебя, будет поднят якорь, и мы на всех парусах выйдем в открытое море. На Крите много кораблей, но они менее быстроходны, чем наши, и, если за нами начнется погоня, мы легко сможем уйти от нее. Поговори об этом своем намерении с Миносом. Будь уверен, он ему обрадуется, когда узнает, что речь идет о Главке, а не о Федре, ибо о лучшем наставнике и любовнике для Главка, чем ты, он не может и мечтать. Только скажи мне, будет ли согласна Федра?"