А что, Ирочка, ты святая? У тебя ничего на совести не завалялось? Так что будь добра, заткнись.
Я задумалась, о чем бы еще спросить Герту, но тут дверь открылась и вошла Лайолла. В одной руке она несла сложенную одежду, в другой черные ботинки – я сразу их узнала, такие же были на Эйре. Да и серая тряпка сверху стопки напоминала тюремное платье. Так что и в этом я не ошиблась.
Герта встала с табурета, сделала несколько шагов ей навстречу и прошептала что-то на ухо. Лайолла изумленно посмотрела на меня и сказала громко – чтобы я слышала:
- Соль Габор знает? Нет? Ладно, я отведу ее, а ты иди и скажи ему. Пусть передаст во дворец. И так ждали слишком долго. Давно пора с этим закончить.
Герта посмотрела на меня с сожалением, вздохнула.
- Прощайте, сола Юниа, - сказала она и вышла.
Я сняла рубашку, в которой лежала в постели, и надела другую, не такую длинную и широкую. Под нее – нечто вроде коротких панталон и плотные чулки с подвязками. А потом ботинки и серое платье, похожее на мешок для картошки. Похоже, шили их на один или два стандартных размера, поэтому и сидели они так безобразно. Интересно, много ли среди заключенных в тюрьме женщин?
Лайолла повела меня по длинному извилистому коридору. Мы спустились по лестнице, и глухие двери сменились решетками, за которыми в темных одиночных камерах сидели женщины в серых платьях, кто на деревянных топчанах, кто на охапках соломы.
- Воровки, убийцы, - с насмешкой сказала Лайолла. – Жаль, что вас не сюда.
Коридор вывел нас на открытую галерею, откуда мы попали в круглое помещение без окон. Лайолла достала из кармана связку ключей и открыла одну из полдюжины дверей.
- Заходите! – она втолкнула меня в камеру, замок лязгнул за моей спиной.
Комната в лечебнице показалась мне теперь номером роскошного отеля. Эта конура была меньше раза в два, а окошко, тоже под потолком, напоминало пулеметную амбразуру. Света сквозь нее проникало ровно столько, чтобы я могла разглядеть свои вытянутые руки.
Дверь снова открылась, Лайолла поставила на маленький стол тусклый светильник и поднос, на котором едва поместились кувшин, кружка и тарелка.
- Приятной еды! – пожелала она с издевкой и вышла.
7.
Шесть не очень широких шагов вдоль камеры, от стены с окном до двери. И три поперек, от одной стены до другой. Жесткий топчан со сбившимся комьями матрасом, тощей подушкой и грубым одеялом. Крохотный столик и табурет. Вся обстановка. Ах да, еще ведро с крышкой в углу. Утром приносили кувшин чуть теплой воды и таз – что хочешь, то и мой. На завтрак каша, на обед жидкая похлебка и та же каша, на ужин какое-то загадочное варево из овощей. Ну и хлеб с водой.
В бытность Ириной я постоянно сражалась с лишним весом, сидела на диетах и три раза в неделю ходила в фитнес-клуб. Юниа была намного стройнее, а от такого рациона и вовсе существовала опасность протянуть ноги еще до казни. Кстати, если ее фигуру я хоть как-то могла себе представить, то о лице вообще не имела ни малейшего понятия. Почему не попросила Герту принести зеркало? Ведь можно же было нарисовать или объяснить жестами.
Хороший вопрос. Может быть, потому, что увидеть в зеркале чужое лицо было… страшно? Наверно, нечто в самой глубине моего сознания никак не хотело поверить, что теперь у меня другое тело… другая жизнь… Не хотело – и отчаянно сопротивлялось.
Башмаки зверски натирали пятки, даже через толстые чулки. И все же я упорно ходила по камере взад-вперед. Шесть шагов в одну сторону. Шесть в другую. Больше делать было нечего. Разве что спать. Или лежать на топчане и тупо смотреть в потолок. Думать. Вспоминать свою прежнюю жизнь.
Впрочем, воспоминания эти были бледными и плоскими, как вырезанная из журнала картинка. Словно все произошло десятки лет назад. Иногда я пыталась представить, как отреагировал Олег, мои немногочисленные приятельницы и коллеги, узнав, что я погибла в авиакатастрофе. И понимала: мне это совсем не интересно. Зато несколько разрозненных то ли воспоминаний, то ли видений Юнии наоборот были настолько яркими, словно я сама пережила эти события совсем недавно.
Я боялась, что язык Илары опять ускользнет от меня, как только закончится действие мелиса, но этого не произошло. Видимо, эффект проявился не с первого раза или одной порции оказалось недостаточно. Но вспомнить что-нибудь еще из жизни Юнии не удалось, как я ни пыталась. Может быть, увиденное было единственным, что досталось мне от нее. А может, вся остальная ее жизнь пряталась за прочной стеной, куда мне не было ходу.
После разговора с Гертой многое стало понятнее, но, разумеется, вопросов осталось намного больше, чем появилось ответов. Я тыкалась носом, как слепой щенок, и продолжала строить догадки, в которые то и дело мощно врывался поток отчаяния: не все ли равно, если для нас с Эйрой уже, наверно, наточили меч и построили эшафот.