Устин выпрямился, расхохотался:
- Вчера? Больно мы нежные!.. Вчера!.. Погоди до вечера, само пройдет! Муха...
- Это понос проходит к вечеру.
- Будто у тебя серьезнее.
- Ну, разумеется, ты-то ничего серьезнее не знаешь.
- Сейчас червями накормлю - ты тоже не будешь знать ничего серьезнее.
Познобшин в тоске замолчал. Устин подумал:
- Бабу найди.
- Она человек.
- А тебе кого - лошадь?
- Может быть.
- Тогда купи газету с объявлениями. Там тебе кого хочешь пришлют.
- Отъебись.
- Ну, мил человек...
Вавилосов почувствовал раздражение. Нытье Познобшина ему осточертело.
- Вот, опять - человек... Хоть не называй меня так!
- Не буду, не буду. Обознался.
- Там еще есть?
Устин поболтал остатком водки.
- На раз.
- Вторую возьмем?
- Почему ж не взять. На службу-то завтра выйдешь?
- Посмотрим.
- Я к тому, что если не выйдешь, можешь остаться.
- Ну к дьяволу.
- Слушай, кончай. Достал.
- По рукам.
- У тебя еще руки?
Брон посмотрел на ладони с черным следом от спички на правой. Злобно усмехнулся:
- Молодец! Да, пока руки...
- Две?
- Восемь.
- Обойдешься четырьмя. Сейчас удвоятся, сделаем.
- Прозит.
- Чин-чин.
- Лучше?
- Забыли. Лучше?
- Сколько рук?
- Две, мистер О'Брайен.
- Продолжим.
4
Познобшин вышел на работу. Он чувствовал себя ужасно, но помнил, что это очень по-людски - мучиться похмельем, и эта мысль, против ожидания, прибавляла терпения и сил. Железного человеческого терпения, подкрепленного неисчерпаемыми человеческими возможностями. Брон сунул в рот жвачку, надеясь сменить вкусовые ощущения. Призрачное разнообразие. Чем от него пахнет дело десятое. У него такая работа, что запаха можно не бояться. В дирекции парка царила вялая кутерьма. Кто-то переодевался, другие завтракали, двое зависли над дисплеями компьютеров, которые черт знает, зачем приобрели. Остальные били баклуши. Тихо жужжал электрический хор в составе ламп безжалостного дневного света и двух процессоров. Познобшину казалось, что и сам он подведен под рабочее напряжение - то ли помещенный в поле, то ли включенный в цепь. Его ввернули, будто пробку, но он был, скорее, жучком. Если вспыхнет пожар, то он станет свидетелем и участником заезженного сюжета: бунта одиночки против всех, финал предсказуем. Финал либо благополучный, либо трагический. Брона мутило как от первого, так и от второго. Он отворил шкафчик, вынул плечики с рабочим костюмом.
Рядом разгадывали сканворд.
- Дочь баранки?..
- С юмором, смотрите... Сушка!
- С... у... ш... ка... Верно, сушка.
- Баранка - мама, а папа - хот-дог.
- С арабским соусом, да.
- Не, с кетчупом. Перетрахал целую вязанку, триппер поймал.
Скоро явился заказчик, и Брон, присев на стул-вертушку, встретил его холодным взглядом.
- Добрый день, - бодрый мужчина лет сорока, с выгоревшими волосами, кивнул и без приглашения уселся рядом. - Я к вам вот с какой штукой...
Он достал из кейса восемь пачек листовок, похожих на денежные. Если смотреть издалека, то можно и ошибиться.
- Мясное блюдо? - донеслось из-за спины и тут же ответило: - Азу.
- Это нужно раздать, - распевало электричество. - Желательно деткам. Это билеты сказочной лотереи "Котя-коток".
- Я сделаю, - Брон осторожно нагнул голову. Он вынул одну пачку из рук заказчика, повертел и отложил в сторону. - Между прочим, вы не пробовали стрелять из пневматического пистолета по куску мыла?
Он внимательно смотрел на клиента, пытаясь предугадать реакцию.
- Пробовал, - отозвался мужчина, застегивая кейс. - Если бой хороший, то пульки застревают, и их потом трудно выковыривать. А что?
- Ничего.
- Ну, договорились, - клиент встал, улыбнулся. - До скорого, да?
- Попробуйте, - Брон не стал противиться.
- Всего вам доброго.
Познобшин провернулся и уставился на пачки.
"Мимо", - отметил он про себя.
- Чего такой квелый? - на плечо легла пухлая ладонь Ящука. - Тяжко?
Шеф был еще не одет, но уже при гармошке.
- Есть, но терпимо, - буркнул Брон. Ящук, хотевший было идти дальше, задержался.
"Ага, сейчас получится, - решил Познобшин. - Зацепила нестыковочка".
Маленький Ящук действительно удивился. Он привык, что Брон, когда его застигали с поличным, отнекивался вопреки очевидности, до последнего. В такие минуты его бывало очень жалко, и сердце Ящука переполнялось блаженством оттого, что Ящук был формально властен миловать и прощать, и он немедленно прощал, добрый человек - ему было радостно думать, что вот он кому-то помог, кого-то утешил. Бедняга боялся, что поднимется крик, и зря боялся, все обошлось, никто не сердится, и Ящук - в первую голову. Вокруг сплошная гармония, курлычут ангелы, с небес планирует заботливый покров. В Ящуке столько любви, что дирекция ему семечки, он, щедрая душа, утешит и простит целый концерн, а то и министерство. Он и за пивом бы сгонял, но неудобно, и к тому же можно пострадать - ведь люди неблагодарны, что тоже, конечно, простительно.
- Присядьте, Мирон Борисович, - пригласил Брон.
Ящук машинально сел.
- Я вам сейчас расскажу потрясающую вещь, - сообщил Познобшин и потянулся в зевоте. - Мой знакомый хирург удивил меня историей библейского царя Асы. Аса страдал неизлечимой болезнью: у него сперва отнялись ноги, а после все поползло вверх - отказал живот, потом - руки. И помер он, ибо взыскал не Господа, а врачей. Так вот: все это, оказывается, сущая правда. Бывает такая страшная опухоль в позвоночнике, которая вызывает именно такие симптомы. Значит, перед нами не просто легенда - все подано так грамотно, словно списано из медицинского учебника.
Сзади раздалось:
- Позади нас - многоточие... впереди нас - многоточие... хорошо с перепою мечом помахать. Слышь, придумай слово! Пропущенное.
Ящук был не дурак. Он понял, что над ним издеваются.
- Я вас не понимаю, Познобшин, - сказал он напряженно.
Кругом гудело. "Патрон, - Брон думал про Ящука. - Смазать и ввинтить лампочку".
- У меня все замечательно, - пожал он плечами. - А что не так, Мирон Борисович? Я просто рассказал. Правда, интересно?
И Брон встал. Сцепив за спиной руки, он с доброй улыбкой изучал Ящука, из которого красными лепехами попер адреналин.
- Неуместно, Мирон Борисович, я знаю, - Брон выбил из рук противника копье. - Я просто так, без всякой задней мысли. Не обращайте внимания.
Теперь, когда перед ним вроде как извинились, Ящук растерялся окончательно. Он смотрел на Брона, гадая, зачем тот встал и тут же находя тому вполне разумное объяснение: подчиненный стоит перед сидящим начальником, удивляться нечему, он сидит, а тот стоит, вот если бы наоборот, то было бы естественней... черт!
- Рать, - бросил Брон через плечо.
- Что? - спросил Ящук.
- Это я не вам. Рать!
На Брона уставились аккуратные очки. Веснушчатая рука, державшая карандаш, зависла над клеточками.
Грифель зашуршал.
С соседней табуретки квакнул смешок.
Познобшин чувствовал, как ему с каждой секундой становится легче. Неадекватно. То, что требуется: совершенно неадекватно, невпопад, но - в границах. Он кривляется на островке безопасности. Лишний шаг - и его собьют, но дальше он не пойдет, достаточно. Он только, дразнясь, занесет ногу.
- Не по-людски, Познобшин, - уронил Ящук.
И - подарил бальзамом, угадал, попал в точку.
- Надеюсь, - Брон печально улыбнулся. - Божьи руки... Если опустить руки в беспокойную воду, картинка смещается и дрожит. Как бы и чужие руки, не свои, свет преломляется в плотной среде. А им в воде непонятно, что рядом стоит большой хозяин. Так и люди - руки Создателя, опущенные в тазик. Ладошки, мнимо разделенные, не знают, что у них общий корень...
- Займитесь делом, - Ящук встал и повернулся, не желая больше никаких проникновенных бесед. - Мой вам совет: навестите медпункт. И чтобы через час были в норме.