Походные трубы вспороли утреннюю тишину военного лагеря, возвращая ему жизнь, отнятую вчера вечером. Хватило одного звука, чтоб лагерь ожил. По пропитанной росой траве забегали люди. Молодцы из провиантской команды выкатили котлы, и к ним стала выстраиваться очередь. В походной кузне загремело железо, потянуло гарью, и только когда мимо него прошагала ночная смена часовых, на траву, пробив неплотный туман, упали первые лучи поднявшегося солнца.
Каждый раз, когда Эсхан-хе наблюдал, как после ночного спокойствия в войска возвращается жизнь, он вспоминал легенду об оживлении Кархой Сутулого Вениша и сам чувствовал себя немножечко Богом. Это добавляло ему бодрой уверенности в том, что все ему по силам, что нет такого врага, которого он бы не разгромил и нет такой крепости, которую он не взял бы, прикажи ему Император.
Сегодня такого приказа не было, но он обязательно будет. Враг он ведь никуда не пропадает. Он только меняет личину….
Император Адента Эмирг расположился с небольшой свитой в том крыле дворца, которое почти не пострадало, загороженное Холмом Сияния. К счастью из его окон не было видно разрушений — под окнами императорских покоев раскинулся цветущий луг и озеро чистой воды, полное ручных птиц, но из памяти того, что видел, не вычеркнешь. Чтоб добраться до дворца эркмасса Императору пришлось проехать через весь город, по всем развалинам и сам Пузатый Кава, корчмарь, клялся, что своими глазами видел слезы на Императорских глазах.
Город все еще пах дымом и где-то в развалинах догнивали трупы горожан. Запахи носились над городом как напоминание о том, что тут произошло. Вроде бы все было как прежде — плыли по небу тучи, из них моросил дождь, каменные стены, что остались кое-где, обозначали черту города, солнце по прежнему вставало там, где положено и проходило свой путь над Сааром, только Саар был уже другим. Кроме запаха беды его наполнили монахи Братства и ополченцы, приведенные Императором.
Эсхан-хэ, готовясь к неизбежным схваткам, гонял войска на расчищенном от развалин плацу, а вечерами, и по утрам Братья совершали там охранительные пляски. Да и башня, конечно…
После того, как ополченцы снесли полтора десятка ветхих знаний, грозивших обрушится от любого сильного порыва ветра, колдовская башня стала видна всему городу. Она торчала, подпирая ясное небо и по мере того, как солнце поднималось в небо, меняла цвет. Утром и вечером она казалась угольно-черной, а днем горожане спорили какого она цвета, пока глава кузнечного Цеха, Поцур Кувалда, не доказал маловерам, что цветом она не отличается от куска обожженной огнем стали, что сам Поцур использовал для ковки копейных наконечников. С того дня в городе ее иначе чем Колдовской Железной Башней не называли.
Кроме нее и разрухи вокруг о колдунах и демонах ничего больше не напоминало… Может пляски Братьев помогали, а может что-то еще… Кто знает?
Жизнь постепенно входила в привычную колею — люди разбирали завалы, на остатках съестного и хмельного Пузатый Кава открыл единственную в городе корчму. Съестные припасы подорожали, но когда спустя несколько дней стало ясно, что в подвалах разрушенных домов хватает еды, а хозяев уже нет, цены поползли вниз. Так что жить можно было. Правда, по развалинам повадились бродить шайки мародеров, но эркмасс Кори, раненый в схватке с демонами Колдовской Железной Башни твердой рукой навел порядок, утопив нескольких заводил в Эйбере.
Так что когда Император вошел в свой город, там все уже шло своим чередом….
Если страховая компания собирается сэкономить деньги на выплатах, знающий человек понимает, что это сопровождается это неслабыми затратами. Это утверждение только со стороны кажется странным. На самом деле все обстоит совсем не так, как думают непрофессионалы. Точнее профессионалы думают как раз наоборот.
Утверждаю это с полной ответственностью, так как нам обоим, и мне, и Чену, уже приходилось сталкиваться с этим парадоксом. Ничего странного в этом утверждении нет, просто в том случае, если счет идет на миллиарды, любые затраты кажутся разумными, ибо если мы не сможем разобраться в том, что же тут случилось на самом деле, куда делся груз, то компании придется эти самые миллиарды платить. Не могу сейчас сказать сколько, но, понятно, гораздо больше, чем стоит аренда «Альбиона» и оборудование десантных групп.
По каким-то высшим соображениям, до нас, естественно не доведенным, руководство сочло необходимым обследовать несколько систем, лежащих, должно быть, на пути пропавшего корабля. Не смотря на то, что полагалось истиной, что внепространственные прыжки, как и следует из их названия, проходят вне обычного пространства, и, следовательно, выпасть из него в пространство обычное корабль может также где угодно, отчего-то предсказания компанейских аналитиков по месту нахождения потерянных грузов зачастую оправдывались, и поэтому не было никакого резона не верить им и в этот раз.
Работа шла своим чередом. Перед нами уже десантировались восемь пар мы с Ченом были девятыми. Другим нашим коллегам повезло больше — им достались места более цивилизованные, а этот район считался диким. До него еще не дошли руки Республиканского Управления Картографии, и никто не знал, что нас тут ждет. Высокопарно говоря, тут еще не ступала нога цивилизованного человека, и поэтому аварийные комиссары выбрасывались не по одиночке, а парами на малых орбитальных ботах.
— Готовы, дети?
Сам Адам Иванович, конечно, никуда не отправился, по причине ветхости, но на «Альбионе» наличествовал в качестве напутствующего.
Где-то я слышал, а может быть читал, а может и смотрел. Не помню… Давным-давно, когда люди ещё осваивали атмосферу в каждом самолете был такой человек, который выталкивал парашютистов, задержавшихся перед люком. Подскакивал сзади и отвешивал пинок, пониже спины. Так вот в этом полете, он взял на себя эту роль. Наш патриарх помахал ладонью, словно грехи отпускал, и отстыковал модуль от корабля.
Чем сразу дает знать о себе свободный полет, так это отсутствием тяжести.
Желудок рванул к горлу, кровь метнулась к голове, а ноги оторвались от пола, но ни к чему нехорошему это не привело. Я надежно прикрепился к креслу и отстегнулся только тогда, когда, когда мы упали на пару километров вниз.
Планета теперь занимала почти весь экран, и только в левой верхней трети монитора черной каймой рисовался космос. Никаких лекомысленностей, вроде иллюминаторов в кабине не было, а и, правда — не прогулочный же катер, некому, да и некогда по сторонам смотреть. Каждый, кто внутри — при деле. Работа кипит. Чен за приборами, я — за его спиной, чтоб вовремя дать дельный совет.
— Хороша….
Это он, конечно, о планете.
— Кислородный тип.
— Это нам повезло. Там дальше, кто знает, что еще попадется.
Орбитальный бот — это не аварийная капсула! Аварийный бот это…. Это аварийный бот. Тут по другому и не скажешь! Наша техника теоретически позволяла выжить экипажу при любых условиях. Разница была только в одном: на кислородной планете бот позволял жить человеку сколь угодно долго и в комфорте, а в случае попадания в место менее гостеприимное, например, в атмосферу из метана или другой непригодной для жизни дряни, продержаться там до полугода. В нашем случае этого ресурса хватало бы с избытком — корабль — матка должен был вернуться через двадцать дней.
До поверхности было километров двести, и твердь наглядно демонстрировала свою шарообразность. Над планетой белыми перьями плыли атмосферные фронты, спиралью, уходящей куда-то на другую, темную, сторону, раскручивался циклон. Я машинально передернул плечами. Наверняка под ним мокро, холодно, ветрено, но что тут поделаешь — чужой мир, свои законы. Планета жила, делая собственную погоду над островами и материками. Даже не вооруженным глазом видно было, что и тех и других хватало. Правда, мониторы время от времени барахлили, от чего, добавляя таинственной экзотики изображению неведомой планеты, по экрану ползали странные радужные пятна. Корабль наш, был уже, увы, не первой молодости, и даже не второй. Чена это раздражало, заставляя недовольно потряхивать головой.