Поезд пришел в Олдбрикхем, и мальчика вместе с его сундуком выставили на безлюдную платформу. Контролер взял у него билет и, чувствуя, что тут что-то не так, спросил, куда он направляется один в такой поздний час.
— На Спринг-стрит, — безучастно ответил малыш.
— Но ведь это очень далеко, чуть ли не за городом, все уже лягут спать, пока ты дойдешь.
— Мне надо туда.
— С таким сундуком тебе придется взять извозчика.
— Нет, я должен идти пешком.
— Ну ладно. Тогда оставь сундук здесь, пришлешь за ним потом. Половину пути проедешь на омнибусе, а дальше пойдешь сам.
— Я не боюсь.
— А почему тебя никто не встретил?
— Наверное, не знали, что я приеду.
— К кому же ты приехал?
— Мама не велела говорить об этом.
— Ну, тогда я могу только позаботиться о твоем сундуке, а ты шагай, да побыстрее!
Мальчик молча вышел на улицу и, оглядевшись вокруг, убедился, что никто не идет и не следит за ним. Пройдя немного, он спросил, где находится нужная ему улица, и получил ответ, что ему надо идти прямо до самой окраины.
Он двинулся вперед ровным, механическим шагом, и в походке его было что-то безличное, как в движении волны, ветра или облака. Он точно придерживался указанного ему направления и не бросал по сторонам любопытных взглядов. Чувствовалось, что у этого ребенка совсем иные представления о жизни, что у других мальчиков. Дети начинают с частностей и лишь потом переходят к обобщениям; они сперва знакомятся с близлежащим, затем мало-помалу постигают общее. Этот же малыш, похоже, начал с общих жизненных истин и никогда не интересовался частностями. Для него дома, ивы и темные просторы полей вокруг были не кирпичными строениями, деревьями и лужайками, а абстрактными понятиями человеческого жилья, растительности и обширного, погруженного во мрак мира.
Он добрался до маленького переулка и постучался в дом, где жил Джуд. Тот только что лег, а Сью собиралась идти к себе в соседнюю комнату, но, услышав стук, спустилась вниз.
— Здесь живет папа? — спросил мальчик.
— Кто?
— Мистер Фаули, так его зовут.
Сью побежала к Джуду наверх, и тот поспешно сошел вниз, хотя, на ее взгляд, он страшно мешкал.
— Неужели это он? Так скоро? — спрашивала у него Сью.
Она пристально всматривалась в черты мальчика и вдруг ушла в соседнюю комнату. Джуд приподнял ребенка и, внимательно, с угрюмой нежностью разглядывая его, сказал, что они непременно встретили бы его, если б знали, что он приедет так скоро. Потом он усадил малыша на стул и пошел к Сью, зная ее повышенную впечатлительность и угадывая ее смятение. Сью стояла в темноте, припав головой к спинке кресла. Джуд обнял ее и, прижавшись щекой к ее лицу, прошептал:
— Что случилось?
— Арабелла сказала правду… да, правду!.. Я вижу в нем тебя!
— Значит, хоть что-то в моей жизни вышло так, как должно быть.
— Но другая половина его — она! И это невыносимо! Но я должна… я постараюсь привыкнуть! Да, должна!
— Ах ты, маленькая ревнивица! Беру назад все свои слова о том, что ты бесполое существо. Ничего, со временем все уладится… Знаешь, милая, что мне пришло на ум? Мы воспитаем и подготовим его в университет. Может, хоть через сына я достигну того, что не удалось мне самому. Теперь ведь беднякам облегчают условия приема.
— Ах ты, мечтатель! — сказала она, и, взявшись за руки, они вместе вышли к мальчику. Теперь тот, в свою очередь, стал пристально разглядывать ее.
— Это вы наконец моя настоящая мама?
— А разве похоже, что я жена твоего отца?
— Да, но только он, кажется, любит вас, а вы его… Можно, я буду называть вас мамой?
Ребенок с тоской взглянул на нее и вдруг расплакался. Сью тут же последовала его примеру: она была как арфа, вибрировавшая от малейшего волнения чужого сердца, так же как и своего собственного.
— Можешь называть меня мамой, если хочешь, бедненький ты мой, — сказала она, прижимаясь щекой к его щеке, чтобы скрыть слезы.
— А что это у тебя на шее? — с деланным спокойствием спросил Джуд, чтобы скрыть свое волнение.
— Ключ от моего сундука, который остался на вокзале.
Сью и Джуд засуетились, дали мальчику поужинать и устроили ему временную постель, на которой он сейчас же заснул. Они стояли и смотрели на спящего ребенка.
— Он в полусне два или три раза назвал тебя мамой, — прошептал Джуд. — Странно, что у него явилось такое желание.