Не часто ему выпадала такая возможность, ведь Винсенте был практически единственным, кто спокойно относился к подобным шуткам. Обычно он говорил: «Поосторожнее, а то когда-нибудь вырастешь большой и сломаешь мне шею». Но этим все и ограничивалось. Тотой же считал, что это даже не упрек, а просто утверждение — конечно, он со временем вырастет.
Винсенте заметил Тотоя, еще когда завернул за угол Нестор-Родендо-авеню. Он привык высматривать его на стенах, деревьях или фонарных столбах, поэтому тонкий силуэт Тотоя было совсем не трудно заметить на фоне строительных лесов.
Винсенте на мгновение задумался. Доски на высоте почти два метра, значит, прыжок сверху будет болезненным. Но, с другой стороны, Тотой может обидеться, и их дружба окажется под угрозой.
Не было ничего конкретного, одни догадки.
Винсенте попал в Манилу лет пять назад, приехав туда рейсовым автобусом с кондиционером. Он приехал из Батангаса вместе с отцом и так и не понял зачем, потому что никто ему не объяснил. Он уже не надеялся когда-нибудь это понять. Примерно через день после приезда в Манилу его отец исчез.
Воспоминания об этом, как и обо всем, что с ним тогда случилось, были очень смутными. Как-то, он уже не помнил, было это утром или вечером, отец купил ему содовой и попросил подождать его у светофора. Время текло час за часом, а отец все не возвращался. Когда совсем стемнело, Винсенте стал уличным мальчишкой.
Догадки… Поездка в автобусе с кондиционером стоит дорого, значит, не похоже, что его специально привезли в Манилу, чтобы там оставить. Он помнил, что жил дома счастливо и ни в чем не нуждался. Дом был двухэтажным, бетонным и стоял на окраине города. У них был цветной телевизор, металлическая сетка от москитов на окнах и ковер на полу в одной из комнат.
Видимо, от него отказались не из-за бедности, как от других ребят. И не потому, что не любили. Винсенте помнил, как родители обнимали, целовали его и вообще относились к нему с нежностью.
Память не сохранила названия его родного городка или деревни. По мнению Альфредо, Винсенте забыл все эти детали из-за травмы, связанной с потерей семьи, что казалось маловероятным. Но зная, что одно время Винсенте вдруг вообще перестал говорить, Альфредо уверенно заявлял об этом как о довольно распространенном последствии все той же травмы.
И если Винсенте в конце концов опять заговорил, то лишь благодаря Тотою. До встречи с ним он, наверное, целый год ни с кем не разговаривал. Как-то вечером, проходя мимо развалин старого города, он остановился и прислонился к дереву. Он услышал шорох в ветвях, но не придал этому значения и не увидел скрытую листьями маленькую фигурку, которая выбрала себе жертву и готовилась прыгнуть.
Винсенте лежал на спине под бамбуковыми лесами, подтянув колени к груди и пытаясь восстановить дыхание. Тотой уселся рядом, ожидая, когда к приятелю вернется способность говорить. Но Винсенте по-прежнему молчал, даже когда начал дышать ровно. Он просто лежал на мостовой, уставившись в небо.
— Может, я уже слишком большой, чтобы вот так прыгать? — спросил Тотой, смущенный молчанием. — Что скажешь, Сенте? Я уже слишком большой для этого?
Но Винсенте продолжал молчать.
— Может, мне больше не надо так делать? — твердил Тотой, волнуясь все больше. — А вдруг я сломаю тебе шею?! — Он задрал футболку и взглянул на свой плоский живот. — Наверное, я растолстел и стал большим и тяжелым. Как думаешь, Сенте?.. Сенте! — совсем уж испуганно крикнул Тотой. — Да скажи хоть что-нибудь!
— Ладно, — сказал Винсенте. — Чем ты хочешь заняться сегодня вечером?
Сны
— Записываешь? — Да.
— Я начинаю? — Давай.
— Ладно. Значит, я стою на улице и вдруг слышу, как девушка зовет на помощь. Я хватаю…
— Стоп! — А?
— Пистолет.
— Что?
— Пистолет. Ты услышал, как девушка зовет на помощь, схватил пистолет и спас ее.
— Да нет! Я не говорил, что это пистолет.
— Но ведь ты собирался…
— Ничего я не собирался.
— Значит, это был нож или мачете.
— Нет.
— Палка.
— Нет! Хватит тебе, Фредо. Ты хочешь, чтобы я рассказывал или нет?
— Давай.
— Ладно. Тогда я схватил…
— Топор.
— Нет.
— Гранату?
— Нет! Это вообще было не оружие, а… сумка.
— Сумка… Только так можно уйти от погони. И что же было в сумке?
— Пистолет.
— Ну ладно. Хватит.
— Но это еще не все!
— Хватит. Мне не нужен этот сон. Ты рассказал мне уже штук двадцать точно таких же. Тотой, постарайся понять: меня не интересуют твои фантазии, то, что ты придумываешь днем. Меня интересуют сны, которые ты видишь ночью.
— Но это и был сон!
— Нет, не был.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, потому что это не похоже на сон.
— Но я видел его ночью!
— А ты спал в это время?
— Ты не говорил, что надо спать. Ты просто сказал про день и ночь.
— Тотой, ты специально все запутываешь. Тебе давно уже пора знать, что я имею в виду. Сны, которые ты видишь, когда спишь. Именно за это я тебе плачу.
— Э-э-э-э…
— Слушай, почему ты не хочешь рассказать мне сны, которые ты видишь, когда спишь? Может, ты считаешь их совсем не интересными? Может, ты думаешь, что твои дневные фантазии интереснее?
— Да. Они очень интересные.
— Может быть, в твоих ночных снах есть что-то такое, о чем ты. не хочешь рассказывать? Они страшные? Ты просто не хочешь их вспоминать или не можешь вспомнить?..
— Фредо, у меня живот болит. — Что?
— У меня уже несколько дней болит живот. Меня пару раз рвало, но все больше несет.
— Ну… тебе, наверное, нужно лекарство? Возвращайся, когда я закончу работу, и мы сходим в аптеку.
— Нет, спасибо. Я пойду, а то живот совсем разболелся.
— Хорошо.
— Могу я получить свои деньги?
— …Ну конечно, Тотой. Дай только я выключу эту штуку.
Альфредо нажал на «stop» своего «Вокмана», снял наушники и принялся массировать виски, пытаясь успокоить назойливую головную боль. Никакой боли на самом деле не было, но у него появилось ощущение, что она должна быть. Из семи ребят, которых он регулярно опрашивал, именно Тотой вызывал у него ассоциацию с головной болью.
Как он непохож на Сенте!
Альфредо уложил «Вокман» в рюкзак и поднялся. Он огляделся и с удивлением обнаружил, что уже темно. Последний раз он оглядывался, когда разговаривал с Винсенте. Тогда бульвар Рохас и вода в заливе были красивого оранжевого цвета.
— Свет солнца, — пробормотал Альфредо.
Какой-то прохожий остановился и повернулся, подумав, что Альфредо обращается к нему, и не сразу понял, что худощавый человек на ступеньках небоскреба Легаспи говорит сам с собой, а возможно, и с темным небом, ведь его взгляд направлен именно туда.
— Свет от ближайшей звезды преодолевает сто сорок девять миллионов километров.
Прохожий зашагал снова, но уже быстрее, как будто был встревожен подобной информацией и тем благоговейным тоном, каким это было сказано.
— Свет от звезды, находящейся в ста сорока девяти миллионах километров! — громко повторил Альфредо. Боковым зрением он увидел прохожего, догадался, что тот подумал, и почувствовал смутное раздражение.
— Двигаясь с непостижимой скоростью в триста тысяч километров в секунду!