А я взяла и все испортила. Перечеркнула наше совместное прошлое жирной красной линией. И все ради чего? Ради сиюминутного удовольствия в объятьях человека, для которого я ровным счетом ничего не значу. Ну что же я за дура такая?
— София, объясни толком… Я ничего не понимаю, — Мирон делает небольшой глоток воды из стакана, и я замечаю, что его руки тоже дрожат.
Ну что, довольна?! Довела самого невозмутимого человека в мире до трясучки! Что ж ты за отрава такая, Соня?
Ненавидя себя за то, что собираюсь сказать, я набираю побольше воздуха в легкие и начинаю:
— Мирон, я перед тобой очень виновата. Где-то месяц-полтора назад у меня случилась интрижка с одним моим клиентом. Клянусь, это было всего раз и больше не повторялось, — вижу, как взгляд мужчины темнеет, но все равно продолжаю. — А буквально на днях я узнала, что беременна. Срок небольшой, но я тем не менее решила оставить ребенка. А вот кто отец, увы, мне пока неизвестно.
Ну вот. Самое сложное позади. Ушат дерьма я на Мирона все-таки вылила. Сказала все, как есть, без прикрас. Теперь ход за ним.
Выслушав меня, он в обреченном жесте запускает пятерню в волосы и несколько бесконечно долгих мгновений молчит. Молчит, словно испытывая мои перетянутые от напряжения нервы на прочность.
Боже! Мне было бы гораздо проще выносить его негодующие крики и оскорбления, чем это гробовую тишину, пропитанную немым укором. Лучше б он вспылил и обозвал меня сукой! Все легче, чем терпеть эту отвратительную тишину!
— Я… Я думал, у нас с тобой все серьезно, Софи, — наконец выдавливает Мирон.
При этом он выглядит каким-то опустошенным и потерянным. Будто его обокрали и оставили ни с чем.
— Да, так и есть! — с жаром подтверждаю я. — У нас все серьезно, просто… Просто я ошиблась. Совершила глупость, о которой очень-очень жалею.
— Кто он? — вдруг спрашивает Мирон.
Признаться честно, такого вопроса я никак не ожидала. Думала, он будет обвинять меня в неверности, недоумевать, как я умудрилась залететь на контрацептивах или, в крайнем случае, не обронив ни слова, уйдет. Поэтому внезапный вопрос Мирона застиг меня врасплох.
— Кто он? В смысле…
— В смысле кто тот мужчина, с которым ты переспала? — жестко уточняет он, пресекая мою попытку прикинуться дурочкой на корню.
— Разве это важно? — лепечу я, окончательно растерявшись.
— Для меня — да, — цедит Мирон сквозь стиснутые зубы.
Мне на помощь приходит официант, принесший заказанные нами блюда. Благодаря его появлению я получаю небольшую временную фору, дающую возможность хоть бы пару секунд обдумать свой ответ.
— Мирон, — натужно улыбаюсь я, когда мы вновь остаемся наедине. — Я пониманию твое негодование, но не думаю, что произнесенное вслух имя что-то изменит. В случившимся виновата я и только я.
— Насколько мне известно, для того, что заняться сексом, нужно двое, — не уступает он.
— Да, но…
— Софи, сказать, что я разочарован, не сказать ничего, — голос Мирона звучит твердо. Кажется, он взял себя в руки. — Я думал, мы, как взрослые люди, способны решать возникающие проблемы путем обсуждения! А ты поступила, как маленькая эгоистичная девочка! Если тебя что-то во мне не устраивает, почему ты не сказала об этом прямо?
— Ми-мирон, — я аж заикаться от волнения начинаю. — Бог с тобой! Меня все устраивает! Моя интрижка не имеет никакого отношения к тебе, ответственность исключительно на мне…
— Ложь! — он впервые за время нашего знакомства повышает голос. — Если женщину все устраивает, она не прыгает в койку к другим мужикам!
— Я просто…
— Это из-за замужества, да? Выходит, ты врала, когда говорила, что тебе это не нужно?
— Что? — выпучиваю глаза. — Нет, конечно!
— Хотя, знаешь, — он медленно ведет головой из стороны в сторону. — Сейчас это все уже неважно.
— В смысле неважно? — страх подступает к горлу, и я судорожно хватаюсь за лежащую на столе ладонь Мирона. — Ты… Ты что, меня бросаешь?
Черт возьми, только не это! Я только с виду все такая самодостаточная и независимая… А на деле — очень боюсь остаться одна!
— Нет, София, — он высвобождает руку из тисков моих пальцев. — Это ты решила закончить наши отношения. Вот таким вот гадким способом.
— Мирон, пожалуйста, извини! — вновь повторяю я, чувствуя, как глаза начинает щипать от слез. — Давай… Давай все обсудим? Прошу…
— Обсуждать надо было раньше, — так и не притронувшись к еде, он встает на ноги и, достав из бумажника пятитысячную купюру, небрежно кидает ее на стол. — Сейчас уже поздно.