Поражало и то, что бывших своих друзей он словно перестал узнавать: со всеми был ровным, официальным и даже в дружеских разговорах не выходил за рамки производства.
— Ты что, помешался на своем оборудовании, а, Роман Михайлович? — в шутку заметил заместитель главного инженера предприятия Бальчук.— Дома не бываешь. Мне вот вчера Наташа звонила, спрашивала о тебе, ругала: гробите человека. Я понимаю: производство — это важно. Очень важно. Но нельзя же так.
— Какая Наташа? — спросил,
— Да у тебя и впрямь короткое замыкание в башке.
Роман Михайлович постоял несколько секунд, казалось, уйдя в себя. Потом ответил:
— Все в полном порядке. Замыкания нет. Наташа сказала: «Все отменяется»,— и пошагал в цех.
— Чудак! — только и промолвил Бальчук.— Но производство поднял. В считанные дни. Молодец, ничего не скажешь. На орден тянет.
*
Секретарь Таня была в трансе. Сегодня Роман Михайлович вызвал ее в кабинет во время обеденного перерыва л строго спросил:
— Что такое целовать?
Девушка стушевалась.
— Такое придумаете…— начала она.
— Ты умеешь целовать? — спросил еще строже.
— Умею…— покраснела.— Не совсем, не очень.
— Покажи.
— Роман Михайлович! Разве можно?
— Приказываю. Приказ № 87.
Она подошла к нему, несмело чмокнула в щеку и, раскрасневшись, выбежала из кабинета.
— Целовать — значит касаться лица губами в этом квадрате,— ткнул себя пальцем в щеку Роман Михайлович и пошел осматривать главный конвейер.
На столе осталось лежать письмо от сестры: «…Брось все и сегодня же вечером после работы пойди к Наташе. Обними, поцелуй и она тебя простит. Разве можно так поступать, Роман? У тебя же семья, дети. Прошу тебя, нет, приказываю: иди и помирись!..»
«Здравствуй, дорогая Леночка!
Теперь я убедилась окончательно: Рома сошел с ума. Наконец явился. Заявляет прямо с порога: «Получил приказ сестры прибыть домой и помириться. Я должен тебя обнять и поцеловать». Такой серьезный, знаешь, стоит. Ну, думаю, к шутке все сводит, неловко ему, стесняется. Подошел, сгреб меня — и откуда у него столько силы взялось? Поцеловал неумело как-то, словно мальчишка впервые. Спрашивает: «Ты простила?» «Простила,— отвечаю со вздохом.— Иди детьми займись, забыли уже, какой у них отец». «Сколько?» «Сколько захотят. Если вообще захотят».
И началось. Приходит вечером домой. Сгребает в объятия, целует. Играет с детьми. Как только засыпают — бежит на работу. Прибегает в семь утра, тащит Димку в садик. Есть не хочет абсолютно, ни под каким предлогом. «Нет надобности»,— говорит. Спать тоже нет ему, видишь ли, надобности. Ни слезы, ни уговоры не помогают. Тычу ему завтрак. А сегодня, знаешь, что обнаружила? Он, оказывается, выбрасывает мной приготовленное в ящик для мусора, прямо возле подъезда. Представляешь?! Я бы и не знала, так дворничиха сказала: «Что это ваш муж каждый день свертки с едой выбрасывает? Кошек приучил к ящикам, прямо спасу от них нет!» Вечером Димка заявляет: «Надо папу на подзарядку поставить. Мы с Олей высасываем у него энергию до предела, еле дойти до работы хватает». Что твой братан с ребенком делает! Ужас какой-то и все. Мальчику сколько слов вбил в головку! Электроэнергия, фактаж, оборудование, автоматическая линия, нейтринные связи…
Прошу тебя, приедь, поговори с братом. Может, одумается? У меня уж сил нет терпеть такое.
Остальное у нас все хорошо. Никто не болеет. Ольга много читает, боюсь, чтоб глаза не испортила. Димка стихи декламирует, поет песню «В лесу родилась елочка» — готовится к новогоднему утреннику в садике. Приезжайте в гости, будем рады (тебя жду-не дождусь особенно, надеюсь, понимаешь). Тогда и поговорим подробнее.
До свидания. Наташа. 21 декабря 20… года».
*
Таня подала заявление с просьбой уволить по собственному желанию на следующий день после принудительного, как считала, поцелуя. Мастер Рябчиков попросил уволить через несколько дней после того, как схлопотал второй (теперь уже строгий) выговор за нарушение производственной дисциплины — два десятка деталей превысили допуск точности после шлифовки на несколько десятков микронов.