Большинство людей, говоря на темы секса, начинают лицемерить, но Роршах рекомендовал сестре воздерживаться от ханжеского отношения. «Вопрос про “аиста” самый деликатный в жизни ребенка, – советовал он ей, когда она работала гувернанткой. – Конечно же, ты не должна никогда ничего говорить про аиста!» Она должна была показывать ребенку оплодотворенные цветы, беременных животных, процесс рождения котят. «Это не столь уж большой шаг в сторону от стандартных отговорок, но он помогает лучше донести тему».
Анна жаждала знаний о более широком мире, чем привычный, и Герман был счастлив дать их ей, но ожидал также и от нее получить не меньше. «Возможно, ты вскоре узнаешь про обстановку в России больше, чем знаю я, – писал он. – Мужчины видят страну, только когда вокруг есть другие люди. Но нюансы общественного взаимодействия, сопутствующая ему ложь, традиции и обычаи являются дамбами, что перекрывают нам видение реальной жизни». Женщины, однако, «видят намного лучше», поскольку у них есть доступ к частной, семейной жизни: «Сейчас ты находишься в самом центре очень отличающейся от нашей окружающей среды. Так человек получает возможность узнать страну, по-настоящему ее узнать. Извлеки из этого преимущество и по-настоящему приглядись к тамошним людям. И напиши мне. Именно ты должна рассказать мне о русских офицерских семьях, я не знаю о них практически ничего».
Роршах был обуреваем любопытством относительно того, что не мог увидеть сам, и с самого начала был убежден, что разные люди – особенно принадлежащие к разным полам – имеют обособленные, но вполне поддающиеся передаче взгляды на жизнь. Знание требовало как близости к предмету, так и взгляда с дистанции. «Любить родину можно научиться лишь после того, как побываешь за границей», – написал он однажды сестре. Он стремился изучить каждый аспект человеческой природы, который мог изучить, и для этого ему нужна была Анна. «Пиши мне почаще, сообщай обо всем, что только будет приходить в голову и может быть записано, хорошо?.. Каковы люди? Как выглядит сельская местность и ее население? Пиши мне больше, как можно больше!»
Он хотел укрепить свою связь с сестрой. «Знаешь, сестренка, – написал он в 1908 году, – я бы хотел, чтобы мы с тобой писали друг другу как можно больше. Так мы сможем оставаться близкими друг другу, невзирая на все эти многочисленные страны, горы и границы, что разделяют нас. Или даже станем еще ближе, я думаю, у нас это получится». У них получилось. За исключением короткого возвращения в Швейцарию в 1911 году, Анна оставалась в России до середины 1918 года, пережив революцию и войну и растеряв в разбушевавшемся хаосе почти все, что имела. Адресованные ей письма Германа, которые он писал после 1911 года, утеряны, но его сердце, несомненно, оставалось в России вместе с сестрой, – и с Ольгой.
Годы, прошедшие после того, как летом 1906 года Ольга познакомилась с Германом, также стали для нее временем учебы и путешествий, но к началу 1908 года прекрасная русская девушка и симпатичный русофил были уже парой. У него были серьезные намерения и сильные чувства, но он держал их под строгим контролем; он любил наблюдать за вспышками эмоций других людей, и в Ольге нашел человека, подарившего ему много таких возможностей. Позднее он сказал, что она показала ему мир, подарила способ жить в нем. Она, ко всему прочему, была синестетом – обладала способностью, которая всегда восхищала Германа. В возрасте четырех лет она нарисовала семь разноцветных арочных ворот, и этот рисунок служил ей визуальным вспомогательным инструментом для запоминания дней недели. Со своей стороны, Ольга была далеко не настолько же очарована Швейцарией и швейцарским образом жизни, как Герман Россией, но относилась к ним достаточно лояльно и, как и Роршах, стремилась обрести в жизни какую-нибудь стабильность.
Ольга вернулась в Россию в конце июля 1908 года, Герман сопровождал ее лишь до Линдау, привлекательного немецкого приграничного городка на восточном краю Боденского озера. Если Роршах с нетерпением ждал ответов от Анны, то его уцелевшие письма к Лоле – так Ольгу называли друзья и члены семьи – были полны настоящего отчаяния: «Любовь моя, дорогая моя Лолюша, так много времени прошло с тех пор, как я в последний раз получал весточку от тебя, – уже больше суток. Пиши, Лола, пиши. Мне здесь так скучно и пусто… Я сижу тут после завтрака, курю и думаю о тебе. Вечерняя почта прибудет в течение часа. Но с утренней почтой ничего не пришло, будет ли сегодня хоть что-нибудь? Я хочу знать, как дела у моей девочки!!». Чуть позже приписано уже другим карандашом: «Сейчас четыре часа, а я так и не получил никакой почты сегодня!»