Конечно, письменные проверки гипотетических сценариев полового поведения ограничены, и нельзя представлять исследования Конлей как последнее слово в этом вопросе. Другие исследования, например, не нашли подтверждения, что мужчины и женщины по-разному оценивают социальные риски от секса с несколькими половыми партнерами или что эти риски значимо влияют на желаемое количество партнеров59. Также нельзя сказать, что мужская и женская сексуальность одинакова. Но эти исследования полезны, так как привлекают внимание к тому, что легко не заметить: существует много разных социальных факторов, все еще не одинаковых для мужчин и женщин, которые влияют на решение о сексе. Забавно, но потребность в этом напоминании была обозначена одним маститым психологом, раскритиковавшим результаты Конлей по той причине, что женский интерес к сексу со знаменитостью “может быть мотивирован чем-то помимо секса”60. Как будто секс, при нормальном стечении обстоятельств, отделим от идентичности, репутации, гендерных ролей, представлений о “завоеваниях” и “шлюхах”, от давления сверстников и престижа, от власти, экономики, отношений, от культурно оформленных сексуальных сценариев, от стыда тела или любых других сложных составляющих чьей-то внутренней и социальной жизни.
Это приводит нас к важному открытию (о котором мы подробнее поговорим в следующей главе), что, когда половое поведение рассматривается сквозь призму взглядов Бейтмена, оно отфильтровывает нашу человечность. Вспомните, как исследователи, вдохновленные эволюционной психологией, объясняют, почему мужчины в их исследованиях отказываются от случайного секса. Очевидные объяснения: моральные ценности, привязанность, верность, простое отсутствие интереса к сексу с нелюбимым человеком – игнорируются, вместо этого сексуальное ограничение объясняется в терминах репродуктивных исходов, перевешенных “риском потерять приоритетного партнера с хорошими репродуктивными перспективами вследствие обнаружения неверности”61. Секс, лишенный всего человеческого, становится похож на… спаривание, и как мы увидим в следующей главе, неясно, как часто люди им занимаются.
Ничто из вышесказанного, кстати, не означает для меня приветствие идеи, что моногамия – “естественное” предпочтение мужчин, а промискуитет – предпочтение женщин62. Эволюционный биолог Марлен Зук из Миннесотского университета в своей книге “Палеофантазия: Что эволюция в действительности говорит нам о сексе, диете и том, как мы живем” (Paleofantasy: What Evolution Really Tells Us about Sex, Diet, and How We Live) предполагает, исходя из множества источников, что люди успешно спаривались и размножались, используя самые различные социальные шаблоны в зависимости от эпохи, места и обстоятельств: “Как и с диетой, тренировками и другими биологическими активностями, которые люди хотят выполнять единственным «естественным» способом, такого единственного сценария для полов не существует”63. Даже полиандрия (женщина и двое и более мужей) в определенных демографических и экологических условиях наблюдается чаще, чем ранее предполагалось, причем во многих уголках мира, то есть “полиандрия могла существовать на протяжении всей человеческой эволюционной истории”. Любопытно, что социальные группы “очевидно способны создавать (и упразднять) высокий уровень полиандрии за весьма короткий промежуток времени”64. В эссе, метко названном “Люди…гамны” бостонский антрополог Патрик Кларкин из Массачусетского университета отмечает, что “учитывая всю важность секса и размножения в эволюции, естественный отбор должен был бы надеть на нас смирительную рубашку и дать нам более строгий план действий… этого, похоже, не произошло”65.