В ваш последний роман, который получил уже две международные премии, вошли ваши впечатления от пребывания здесь?
Да, я бы никогда его не написал, не живи я здесь. Осло действительно зеленый город, окруженный лесами, поэтому многое я знал и раньше, но когда я, например описываю сенокос, как сено мечут не в стога, а собирают на сушила, в чем я теперь, кстати говоря, большой мастер, то этому я научился здесь у соседа плюс пользовался книгой 1943 года. И за исключением косилки я описал в романе все точно так, как делаю это сам здесь. Все, что касается рубки леса, я узнал от соседа, он зимой работает лесорубом. Я об этом не имел ни малейшего понятия. Хутор где живет старый Тронд, похож на наш, и дорога в магазин и на станцию тоже, хотя леса и реки я передвинул. Но дело не только в этом. Я уверен, что не смог бы написать этого романа, не проживи я в Портене достаточно долго. В нем есть ощущение, которое не возникает за пару лет. Часто думают, что мы, сельские жители, очень подвержены влиянию природы, что мы постоянно ощущаем на себе ее влияние. Но различие в другом. Когда горожанин смотрит на природу, то он ощущает себя в центре, а она его окружает. Но если долго живешь не в городе, ходишь по лесам, то однажды вдруг понимаешь, что вон та сосна — она в центре, а ты как раз на периферии, ты ее окружение. И вот это чувство, что человек не всегда в центре, оно возникает и растет очень медленно.
Такое чувство, что ваш роман «В Сибирь» был посвящен или обращен к матери, а последний ваш роман больше связан с отцом.
Нет. Но если я тем самым вынужден говорить о двух романах одновременно, то дело обстояло таким образом. Когда я работал над романом «В кильватере», мы с Пией гостили у ее отца, моего тестя. И мы разговаривали, он рассказывал истории, я, по своему обыкновению, рассказывал тоже. И когда была его очередь, он взялся не рассказывать даже, но растолковывать мне, каково это было — расти послевоенным мальчишкой. Он вспоминал, как они с отцом ездили к самой шведской границе, где у них была крохотная хижина, и как они выплывали там на середину реки и ловили рыбу. И при этом у него было такое лицо, у него так горели глаза, что я чувствовал, насколько все это для него важно. И в тот вечер я уехал от него с чувством, что за этим блеском глаз стоит целый роман. Я был счастлив, потому что знал, о чем начну писать, как только допишу тот роман, над которым тогда работал. Так что весь этот последний роман вырос из истории моего тестя, хотя от него в романе только вот этот дом у шведской границы. Роман «В кильватере» — это попытка написать роман о моем отце, с которым у меня были очень сложные отношения. Закончив «В Сибирь», я решил, что теперь очередь отца, и стал писать роман, основанный на событиях его жизни. Но попытка не удалась. Это было слишком сложно и трудно для меня. Я не сумел почувствовать себя им, это странно, ведь мы оба мужчины. И мы были с ним очень похожи. Но я так и не смог сказать о нем «я», хотя я легко говорил «я» о маме. Мне кажется, что это заметно в романе, к сожалению. В результате это получился роман не об отце, а об отношении отца к сыну, написанный от лица сына, то есть меня. И о муках нечистой совести. Потому что отцам положено интересоваться сыновьями, строить с ними отношения. Но эти обязательства не носят одностороннего характера. Сыновья тоже обязаны тянуться к отцам, особенно когда те становятся старше, а я с этим не справился, и это всегда меня ужасно мучило, и отголоски этих мучительных угрызений совести чувствуются в романе, как мне кажется.