«Рунические письмена» — детская книжка?
Нет, нельзя сказать, что эта книга («Рунические письмена») писалась специально для детей. Я написала ее для своего ребенка. В том возрасте она не верила в существование детской литературы — ей нравилось то, что нравилось.
Знаете, она прочла «Заводной апельсин» и решила, что это — детская литература; прочла «Повелителя мух» и решила, что это — детская литература. В общем, я написала эту книгу без особых ожиданий — главным образом в качестве сказки на ночь для своего ребенка. Потом история выросла в книжку, едва ли не случайно. При этом у меня не было ощущения, что я нацеливаюсь на какую-либо аудиторию. Я и не думала, что это будет издано. Подобные мысли меня не занимали, когда я писала книгу.
А какая разница между детской литературой и книгами для одного ребенка?
Это замечательный вопрос! Еще лучше было бы спросить, существует ли разница между детской литературой и взрослой. Если детям нравится книга, предназначенная для взрослых, то по определению эта книга — и для них тоже. По-моему, у нас слишком силен литературный апартеид: эту книгу тебе нельзя читать — ты слишком старый, слишком молодой, не того цвета, не той расы. Поэтому я всячески стараюсь не проводить подобных границ. По-моему, начиная с какого-то возраста дети, молодые люди могут читать любую литературу. Стоит человеку научиться читать, и он в состоянии читать абсолютно все, необязательно то, что написано специально для детей. Мне приходит куча писем от поклонников — детей, которые пишут про «Шоколад», про «Ежевичное вино», про «Пять четвертинок апельсина», где большинство главных героев — дети. Понимаете, в моих книгах много фантазии. Кто сказал, что фантазия должна привлекать только молодежь, а не читателей в целом?
Поде́литесь рецептом «Ежевичного вина» — в прямом и переносном смысле?
Рецепта у меня, пожалуй, нет, но ежевичное вино я пила. Эта книга — главным образом про моего деда, моего английского деда. Он был шахтером, возделывал сад, у него была очень интересная жизнь. Конечно, это не история его жизни, но он — прототип главного героя. После его смерти я нашла у него дома несколько бутылок домашнего вина. У себя в саду он растил самые разные вещи и делал из них все, что только можно себе представить. Я толком не знала, что делать с бутылками: выбрасывать не хотелось, а лет им было столько, что я не знала, стоит ли пить. Вместо этого я взяла и написала об этом книгу. Магия целиком зависит от того, что ты за человек. То, что для одних людей магия, для других — вовсе нет. Это вещь очень личная, поэтому волшебные рецепты, по-моему, дело сугубо личное, индивидуальное.
«Ежевичное вино» у каждое свое?
Если у вас был дед, который рассказывал вам истории, значит, у вас есть свое ежевичное вино. Если вы помните, что готовила ваша бабушка, и сами это воспроизводите, тем самым вы творите некое волшебство.
А какие фильмы вы любите смотреть?
О, фильмы я смотрю самые разные! Сейчас мы вместе с дочерью смотрим целые циклы фильмов — я хочу показать ей то, что у нее не будет другой возможности посмотреть. Мы смотрим много вестернов, потому что они нравятся моей дочери. А выросла я на фильмах Серджио Леоне. Еще я люблю японское кино, фильмы Куросавы. В последнее время часто смотрю корейские фильмы ужасов — в современном корейском кино этого жанра много своего рода поэтики в стиле ретро. Мне нравится Стенли Кубрик, нравится Терри Гиллиан, нравится Квентин Тарантино — самые разные вещи нравятся. И еще — старое кино, черно-белые, несколько туманные фильмы, о которых очень мало кто слышал.
Корректно сказать, что всем жанрам вы предпочитаете приключенческую литературу?
Не, я не отдаю предпочтение жанру экшн — меня интересуют люди. Если исходить из того, что экшн — это то, чем люди занимаются, то да, мне это интересно. Но внешние эффекты сами по себе — нет. Если убрать ту эмоциональную связь, которая существует между тобой и персонажами на экране, то ничего не останется, кроме умелого освещения. Ясно, что между тобой и тем, что ты видишь, должна быть настоящая связь.
Что, по-вашему, важнее для юного писателя: поиски стиля, манера писать или сами истории, сюжеты, которые он рассказывает?
Думаю, и то и другое. Наверное, для молодого, начинающего писателя с небольшим жизненным опытом, которому почти нечего сказать о собственной жизни — разве что она была наполнена событиями, — характерно смотреть наружу, искать вне себя те вещи, которые ему интересны. А когда достигаешь определенного уровня зрелости, появляется не только больше стабильности в голосе, в стиле письма, но еще и уверенность в том, что именно тебя интересует, — ты инстинктивно чувствуешь, о чем тебе хочется писать. Но в подростковом, в двадцатилетием возрасте твои идеи — просто подражание идеям других.