– Устаревшая модель, – коротко пояснил Максим.
***Квадратный консьерж в подъезде Евгении казался суровым и непреклонным, но шершавая зеленая бумажка с изображением хмурого американца волшебным образом смягчила его нрав. Он согласился не звонить в квартиру Евгении, чтобы устроить ей сюрприз, – позволил себе предположить, что Максим не вор и не киллер и в букете огненных роз и махровой сирени не прячется оружие. Максим заверил консьержа, что, когда он вознамерится кого-нибудь убить, тот узнает об этом первым. Консьерж радостно захрюкал и сообщил номер квартиры, а также то, что Евгения Владимировна приехала совсем недавно, минут пятнадцать назад, одна, что она дама приятная во всех отношениях – всегда с ним здоровается, и дочка у нее очень милая…
Максим вежливо прервал излияния словоохотливого консьержа и шагнул в лифт.
Евгения открыла не сразу. На ней был длинный махровый халат, в руках – полотенце, которым она на ходу вытирала мокрые волосы. Без макияжа она выглядела трогательно домашней и родной.
– Ой, – смутилась она, – а почему ты снизу не позвонил? Я только что из душа, заходи скорей, а то холодно… Боже, – воскликнула она, взяв букет, – где ты умудрился достать сирень посреди зимы?!
– На свете нет ничего невозможного. – Макс широко улыбнулся. – Прости, что сорвался по телефону.
– Все нормально, – сказала Евгения, пряча лицо в букет. – Ужинать будешь?
– Нет, спасибо.
– Кофе, чай?
Максим отрицательно покачал головой.
– Я сейчас! – крикнула откуда-то Евгения.
Он огляделся. Квартира была светлой, просторной, и обставлена она была с той степенью изящной простоты, в которой угадывается шик. Максим невольно вспомнил свою питерскую квартиру – Ирина обожала кич. Много позолоты, тяжелые гардины, массивная мебель, нелепые статуи. В глубине души Максим считал модного дизайнера, приглашенного Ириной за сумасшедшие деньги, козлом и вымогателем, а созданный им интерьер – верхом безвкусицы. Но Ира была в восторге, замечания мужа считала придирками, и Максим предпочел не вмешиваться. Пусть будут статуи, черт с ними. Лишь бы на башку не свалились.
Играла музыка, какая-то радиоволна. Что-то из ретро – трогательное, мелодичное, напевное, нынче не модное, – как привет из студенческих лет с посиделками у костра под гитару.
На одной из стен в углу – небольшой фотовернисаж. Закат на море. Узенькие улочки, аккуратные беленькие домики, утопающие в цветах, – все светлое, теплое, нездешнее. Девчушка с темными кудряшками и чуть раскосыми кошачьими глазами – карими с янтарным блеском. Целая галерея снимков как фотобиография малышки. Вот совсем кроха, плюшевый мишка больше ее. На следующих – старше, взрослее. С большой собакой, на велосипеде, в бальном платьице с оборками. А вот она в обнимку с мужчиной – темноволосым, широкоплечим, с волевым подбородком и бархатным взглядом карих глаз – именно в таких влюбляются семнадцатилетние девчонки.
– Вика с отцом, – подошла сзади Евгения. – Вначале хотела убрать этот снимок, но из-за дочки оставила. Антон хороший отец, Вику он очень любит, часто берет к себе на выходные. У него есть сын от первого брака, но там бывшая жена встала в позу, не разрешает им видеться. Думаю, что это неправильно. Если отец не алкоголик, не преступник, не сумасшедший, зачем запрещать? Дети не должны расплачиваться за ошибки родителей.
– Ты права, – согласился Максим, – ты мудрая женщина, Евгения. Это большая редкость в наше сумасшедшее время. Кстати, насчет квартиры… Не надо больше просмотров. Я покупаю ту, которую мы смотрели. Она мне сразу понравилась.
– Хорошо. Тогда зачем…
Он не дал ей договорить.
– Просто я хотел как можно больше времени провести с тобой, – объяснил Максим и спросил сам: – Почему ты меня избегаешь? Что случилось?
Евгения отвернулась к окну. Пальцы нервно теребили пояс халата.
– Вчера мы выпили и наговорили друг другу много лишнего…
Мы всего лишь разговаривали, – перебил ее Максим. – В этом не было ничего предосудительного. Я рад, что встретил тебя, и не хочу снова тебя потерять… Я ничего не прошу и не требую, давай просто останемся друзьями…
– Извини, – затрясла головой Евгения, – но я больше не верю в такую дружбу. Особенно с богатыми и могущественными мужчинами.
– А я верю, – глухо сказал Максим. – Мне уже не двадцать, я вырос из юношеского эгоизма, научился проигрывать. Я не был ангелом, я столько дерьма наворотил за эти годы, что его хватит на десятерых. Но только с тобой я могу быть самим собой, не притворяться, не играть, не лицемерить. Я чертовски устал бояться быть слабым, смешным, некомпетентным… Я хочу хоть изредка общаться с единственным искренним человеком, которому наплевать на мой статус. Я не стану притворяться, что ты мне безразлична. Ты для меня самая лучшая, красивая, желанная женщина, ты всегда такой была и такой останешься. Но я не сделаю ничего против твоей воли… Женька… – вдруг позвал он, как тысячу лет назад.