– Господи, прошу тебя, не дай нам погибнуть! – всхлипывая, твердила она про себя. – Пожалуйста, нам еще надо так много успеть… Мы не будем больше ссориться, честное слово!
***Машина остановилась. – Приехали, – коротко сказал Борис. Света открыла глаза, глянула в окно и увидела сквозь расступавшуюся мглу очертания светлых стен.
Это была одна из горных часовенок, которыми славен Крит. Крохотная, отвоевавшая у горы небольшой клочок земли над пропастью, заботливо обнесенная дощатым бортиком с предупреждениями о крутом склоне и с площадкой, на которую Борис подогнал автомобиль.
– Пересидим тут. Темень, – коротко сказал он. – Ночь пройдет быстро. Скоро восход.
– А вдруг тут бродят дикие звери или какая-нибудь шпана? – испугалась Света.
– Нет тут никаких зверей, – отозвался Борис. – Но, если хочешь, оставайся в машине.
– А ты куда?
– Выйду, осмотрюсь.
– Я с тобой. – Света вцепилась в руку мужа.
Они обошли часовенку. Дверь была заперта, но маленькое окошко приоткрыто. Изнутри пахнуло ладаном. Борис заглянул в окошко, нащупал свечу и спички. Чиркнул. Неясное пламя выхватило из мрака его лицо, заострившееся от усталости и бесконечно родное. Борис посветил в окошко.
– Там внутри икона, – сказал он, – наверное, святого Николая, покровителя путешественников. Смотри.
И впрямь Света разглядела чей-то лик – большие строгие глаза, взирающие из темноты.
– Помнишь, ты спрашивала, зачем нужны эти часовенки? – улыбнулся он. – Вот и ответ. Теперь мы под защитой.
По тому, как он это произнес, трудно было понять, шутит Борис или говорит серьезно.
– Удивительно, что никто не ломает дверь, не лезет внутрь, ничего не ворует и не крушит, – призналась Света.
– Значит, шпаны здесь точно нет, – сделал вывод Борис. – А дикие звери боятся огня.
– Здесь правда могут быть звери? – вновь перепугалась Света.
– Разве что суслики, – успокоил жену Борис. – И те спят.
– У меня в сумке есть вода и бутерброды, – вспомнила Света. – Хочешь поесть?
– Не откажусь, – признался он.
Они устроились на заднем сиденье. Света давно не ужинала с таким аппетитом.
– Природа, ужин при свечах – романтика! – заметил Борис, пытаясь развеселить и ободрить Свету.
– Я очень испугалась, – призналась она. – Чуть в обморок не упала.
– Бедная моя, – растроганно произнес Борис, обнял жену, привлек ее к себе на грудь и погладил по голове, как ребенка. – Прости. Это все из-за моей дурацкой самонадеянности.
«Да уж», – хотела сказать Света, но вместо этого произнесла:
– Ты тоже прости меня.
– Все хорошо, малышка, – прошептал Борис, перебирая ее волосы, как когда-то в медовый месяц.
Света вдруг заплакала, но не от страха. Это были совсем другие слезы. Они приносили облегчение подобно прохладному ливню в выжженной пустыне. Они смывали горечь, отчаяние, глупые обиды, отголоски мелочных споров, бессмысленные недомолвки, пустую злобу. Света плакала, а Борис успокаивал ее, целовал мокрые щеки и пересохшие губы. После они долго говорили о себе, друг о друге, о своих мыслях, чувствах, страхах, стремлениях, разочарованиях, мечтах. Обо всем, о чем хотели и не решались говорить. Потом они задремали, обессиленные. Проваливаясь в сон, Света подумала, что не было в ее жизни ночи счастливее этой.
***Света проснулась от того, что солнечный луч щекотал ее нос. Она разлепила глаза, чихнула, осторожно, чтобы не разбудить мужа, выскользнула из-под обнимавшей ее руки, открыла дверцу, выпрыгнула из машины, вдохнула полной грудью горьковатый запах колючих трав и утренней свежести. С наслаждением потянулась, огляделась вокруг – и едва не вскрикнула от охватившего ее восторга перед дикой первозданной мощью и красотой открывшегося пейзажа, от дремотного величия гор, опоясанных змейками троп, от мрачных ущелий, от моря, шумящего где-то далеко внизу, за голубоватой дымкой тумана.
Солнце медленно взбиралось в гору. За ночь оно сменило наряд и из розового стало бледно-желтым. Солнце поднималось выше, а небо набирало сочные краски от сероватого до наивно-голубого и нежно-бирюзового, пока, наконец, не заискрилось чистым ультрамарином. Это было настоящее чудо рождения нового дня, и Света вдруг почувствовала, что сердце горячо колотится в груди. Неожиданно всю ее переполнило ощущение невероятного счастья, хотелось смеяться, петь, кричать во все горло, соревнуясь с гулким эхом, ее останавливало только то, что ей было жалко будить спящего мужа.