В какой-то мере указанное соображение распространяется на отношения монарха с любым премьером, сколь бы схожих взглядов и позиций они ни придерживались. Ибо даже при максимальном совпадении последних само это согласие становится фактором политическим, поскольку усиливает позиции премьера в его противостоянии оппозиционным силам. Когда же взгляды монарха и премьера существенно расходятся, а именно такое положение дел сложилось с приходом Тэтчер на этот пост, возникающая разность потенциалов имеет тенденцию превратиться в куда более весомую составляющую политического процесса.
И в силу своего жизненного опыта, и в силу воспитания и характера Елизавета II разделяла воззрения той части правящего класса, которая идентифицировала себя с консерваторами-"патерналистами" 50-60-х годов. Тех же позиций придерживалась и большая часть королевской семьи, которую X. Янг без обиняков называет "собранием west"[178].
Имея за плечами опыт продолжавшегося более четверти века сотрудничества с деятелями типа Макмиллана и Вильсона, Елизавета II вряд ли чувствовала себя комфортно, произнося пронизанные тэтчеристским духом тронные речи или же ощущая в ходе еженедельных встреч жесткость и напористость нового премьера.
Как глава англиканской церкви, с представителями которой она постоянно общается, Елизавета II не могла, в частности, не разделять обеспокоенности становившегося все более открытым недовольства церковных кругов политикой, ведущей к углублению социального неравенства, росту числа людей, находящихся за чертой бедности, бездомных и безработных[179]. Не могло устраивать королеву и недостаточно "почтительное" отношение нового премьера к интересам Содружества, которые для нее, как мы увидим ниже, не входили в число наиболее приоритетных.
Вместе с тем и Тэтчер вряд ли могла нравиться, скажем, попытка наследного принца Уэльского выступать в необычной для его положения роли общественного деятеля[180], а также те "истории", в которые время от времени попадали члены королевской семьи.
Наличие этих и им подобных "дифференций", очевидных для любого мало-мальски сведущего наблюдателя, не раз побуждало британскую печать сообщать о натянутых и не очень дружеских отношениях между монархом и премьером. Больше того, появлялись даже спекуляции о якобы причастности королевы к публикациям в печати, осуждавшим чрезмерную жесткость Тэтчер в ряде вопросов внутренней и внешней политики[181].
В действительности же ни с той, ни с другой стороны не предпринималось никаких попыток начать даже подобие публичной полемики. Что касается королевы, то она была весьма многоопытной и трезвомыслящей, чтобы "опуститься" до этого. Для Тэтчер же, воспитанной в викторианском духе почтительности к институтам власти, покуситься на престиж монарха было бы верхом святотатства.
Конечно же, это ни в коей мере не означает, что в своих сугубо конфиденциальных[182] беседах две дамы не пытались влиять друг на друга. Но если это и делалось, то в рамках строжайше соблюдаемого этикета. При этом нет оснований полагать, что такого рода попытки были абсолютно безрезультатны. Как будет показано ниже, в качестве главы правительства Тэтчер отнюдь не вела себя как уверовавший в идею догматик. И мы с полным на то основанием можем заключить, что ее прагматизм и в целом, и в ряде конкретных вопросов усиливался, "стимулировался" в результате общения с королевой. Тем более что по общему признанию сведущих людей Елизавета II не только самый информированный в стране политик, но и человек, сознающий свое место в политической системе и свою ответственность за положение дел в стране и в Содружестве, официальным главой которого она является.
Гораздо больший простор для инициативы и "самодеятельности" премьера представляли ее отношения с другим, куда более важным институтом государства, каковым является парламент.
В противоположность Э. Хиту Тэтчер, вступив на пост премьера, не только не отдалилась от массы заднескамеечников, но, напротив, сделала все, чтобы еще больше укрепить связи с ними. К этому ее, естественно, подталкивали и те непростые отношения, которые сложились у нее с членами кабинета (о чем пойдет речь несколько ниже).
Задача упрочения опоры в парламенте облегчалась для Тэтчер тем, что, став премьер-министром, она в полном соответствии с традицией и законом продолжала оставаться и лидером партии, и лидером парламентской фракции. Как премьер-министр она получала также в свое распоряжение личного парламентского секретаря, призванного служить полномочным представителем премьера среди заднескамеечников.
179
Широкую известность получили, в частности, заявления епископа Дюрамского, публично обвинившего Тэтчер в безразличии к "бедным и бессильным", в содействии процветанию тех, кто и так ни в чем не нуждается, и утверждавшего, что ее политика ведет к расколу нации (Kavanagh D. Thatcherism and British Politics. L., 1987. P. 288-289). В дальнейшем все более открыто стали высказывать свое неодобрение премьеру и ее политике и другие высшие церковные сановники.
180
Широкое паблисити, в частности, приобрели выступления принца Уэльского в защиту окружающей среды, его высказывания по проблемам бедности, безработицы, обострения социальных контрастов и т.п. Не совсем обычным для положения наследника престола была и манера его поведения, общение с людьми явно не его круга. Впрочем, эти моменты не могли не беспокоить и саму королеву.
182
В мемуарах Тэтчер уделяет довольно много места описаниям своего общения с монархом и монаршей семьей, причем особенно подробно и явно не без удовольствия рассказывает она о первом своем визите к королеве, в ходе которого ей было официально поручено сформировать правительство. Однако мы не найдем в этой объемной книге даже намека ни на содержание бесед двух первых леди королевства, ни на влияние этих бесед на принимаемые Тэтчер и ее кабинетом решения.