Сзади к дому был пристоен бассейн. Туда можно было заплывать прямо из своей спальни. Стоило только нажать кнопу и поднять подводную дверь. И хотя за домом было всего шесть соток, там росли довольно высокие деревья, и журчал водопад. Куда только потом вода уходит? В бассейне я спросил Альбину:
— Так я не мэр еще, что ли?
— Послезавтра выборы. Сегодня скажешь последнюю речь по телевизору. Вид у тебя нормальный.
— Я не знаю, что говорить.
— Скажешь что-нибудь и все. На твои слова никто не будет обращать внимания. Все будут смотреть на твое лицо.
— Зачем?
— После того как тебе показали Тоннель, ты, милый, начал быстро стареть. Пошли слухи, что в день ты старел на десять лет.
— На десять лет?!
— Даже больше. Никто не знает, почему именно на тебя так подействовал Тоннель. Но наши противники использовали твое внезапное старение, как козырь. Мол, какой из тебя мэр. Тебе, дорогой, надо баллотировать в покойники.
Она вылезла из воды и села на край бассейна.
— Ты поехал в Москву делать пластическую операцию, и…
— Что и?
— И умер от заражения крови. — Дама налила коньяка и подала мне одни большой бокал. На дне болталась темная жидкость. Я сделал глоток.
— Я не понимаю, почему я стал объектом вашего внимания? Случайно, что ли? На рынке заметили? Да, я там долго мотался. Несколько дней. Насмотрелся на иномарки.
— Почти случайно. Остановился ты точно у Камня Верности — это фатум. Но если бы ты не остановился, через сто метров тебя остановили.
— Нет. Я бы не остановился не только на поднятую руку, но и на лежащую на середине дороги голую женщину.
— В машине была электронная штучка. — Она вынула брелок. — Раз, чик — всё зажигание было бы заблокировано.
— А если бы я взял другую тачку. Я так люблю Мерседесы. Я хотел купить Мицубиси или Ауди.
— Это не важно. Блокиратор зажигания тебе бы поставили на любую машину. Правда, ты замучил ребят. Только они тебе на одну тачку поставят эту электронику, как ты уже передумал. Опять начинается канитель. Сколько ты машин перебрал?
— Десять.
— Одиннадцать.
— А чем я такой особенный, что вы выбрали именно меня? Потому что на рынке долго светился?
Она ушла, но скоро вернулась с сэндвичами.
— Ты Василий Мелехов.
— Я?! Нет.
— Ты Василий Мелехов, профессор Принстонского Университета.
— Я ушел с пятого курса. Какой профессор.
— Вот ты и проговорился. Ты действительно Василий Мелехов. Значит, мы не ошиблись. Ты будешь мэром этого города.
— А зачем вам это?
— Все дело в тоннеле. С твоей помощью люди хотят завладеть Временным Тоннелем.
— А кто? Леня Московский?
— Думаю, есть кое-кто повыше его.
— Я не очень все-таки понимаю, зачем был этот фэнтезийный секс у дороги?
— Эта запись будет использована против тебя, если не будешь делать то, что тебе говорят.
— А если меня не выберут мэром?
— Тогда тоже эта запись будет использована против тебя.
— Как это?
— Узнаешь как. Но ты не проиграешь, — заверила Альбина.
Далее, проигрыш выборов, зона, битва за приют для кошек и собак, животных хотели использовать на охоте, вместо диких зверей.
А я проиграл. Уже на следующий день меня закидали помидорами. За что? Я только сказал вечером предыдущего дня по телевизору, что в будущем мы будем жить лучше. Когда одна симпатичная девушка возразила:
— А как быть с прошлым? — Я ответил:
— И в прошлом можно найти себе место.
— А кем я там буду, пастушкой, что ли?
— Ну почему? Вы могли бы содержать публичный дом.
— Хам, — таков был ответ. Я же не знал, что эта симпатичная куколка журналистка. И принадлежит к противоположному лагерю.
За день до выборов эта куколка успела состряпать статью о том, что я, как несчастный Жан-Жак Руссо хочу затащить НАШУ ВЕЛИКУЮ СТРАНУ в паршивое рабское прошлое. Че-то еще я там говорил про экологически-чистые помидоры. Зачем? Даже не помню. Может быть, я хотел сказать, что помидоры были более красными, когда все были красные. Или наоборот: белые любили красные помидоры, а красные съедали их уже зелеными? Но главное, эта девушка не хотела жить ни в красном прошлом, ни в белом будущем.
— Только в настоящем! — крикнула она. — Хватит, пожили уже.
— Вы не понимаете, мы будем оживлять мертвых.
Зачем я это сказал, сам не знаю. Разве избирателям рассказывают о мёртвых? Конечно, нет.
— Вы хотите сказать, что мертвые встанут после вашего мэрства?
— Что?
— Разрешите, задать вам еще одни вопрос, — сказала журналистка.
— Пожалуйста. Всегда рад услышать хороший вопрос.
— Вы вивисектор?
— Я?! Наоборот, я хочу, чтобы все жили долго.
— С вами? Красный помидор. Да кто же будет с вами жить?
Я немного растерялся. Я спросил:
— Ну, вот вы, согласились бы со мной жить? — А что еще я должен был спросить?
— Вы женаты. Нет, вы только посмотрите он при…
— Я имел в виду не со мной лично, а в обществе будущего. Пахать землю, пить водку, иметь в банке немного денег?..
— Сколько? — Это спросила, кажется, не она.
— Триста тысяч, — без запинки ответил я.
— Угу, — грозно проговорила журналистка. — Вы хоть знаете, кто вы?
— Я знаю, кто вы.
— Кто я? Ну скажите, кто я?
— Кикимора. Да, ты Кикимора, — спокойно подтвердил я.
Я думал, она скажет, что я Леший. Если она Кикимора, то я Леший. Но она этого не сказала. Не сказала, потому что это было бы не логично. Я — не Леший. И журналистка, очевидно, это знала.
На следующий день меня закидали малосольными помидорами.
А на следующий я проиграл выборы.
— Зачем вы Соньку обозвали Кикиморой? — спросила Альбина вечером в бассейне.
После продолжительного секса, какой три раза в неделю от меня требовала Альбина, я был не в состоянии агрессивно мыслить. Поэтому я ответил просто:
— Не знаю.
А вот уже на следующий день я показал всем, что не ошибся. В меня опять начали кидать помидорами, хотя все должны были бы знать, что выборы я проиграл. Но то ли эта группа не знала еще точно, что для меня все кончено, то ли им некуда было девать запас помидоров, они опять, атаковали меня. Здесь же была и эта Сонька-журналистка. Я так разозлился, что решил доказать всем свою правоту. Я сказал:
— Товарищи! — И услышал в ответ:
— Мы тебе не товарищи, красный помидор! — Тогда я сказал:
— Господа! Я вам сейчас всё покажу. Окей? — И подбежал к журналистке.
— Что? — только и успела спросить она. А возможно, и не собиралась ничего больше говорить. Я думаю, я уверен, что все было спровоцировано нарочно.
Я начал быстро раздевать ее. Сонька не шевелилась. Только почти одновременно с трех сторон засветились красные огоньки японских видеокамер.
— Прекратите! Что вы делаете, — начала, наконец, бормотать Сонька. — Я буду жаловаться.
— Я те пожалуюсь, я те… пожалуюсь, — повторял я, как загипнотизированный. — Сейчас все увидят, кто ты. Смотрите внимательно! — крикнул я на всю площадь, — сейчас вы увидите то, чего еще никогда не видели. Это… Эта-а…
Тут меня схватили два здоровенных мужика, как мне потом сказали. Но я отшвырнул их в стороны. Что же это за здоровые мужики, если я так легко с ними справился?
Так или иначе, я смог раздеть Соньку до гола. На ней осталась только кофточка, чулки и записная книжка в руках.
— У нее ничего здесь нет, — сказал я. — Посмотрите! Она Бесполая. — Естественно, никто ничего не увидел. Кто-то даже крикнул:
— Ничего не видно!
— Я не могу показать вам все убедительно, но поверьте мне на слово. Я физиолог, здесь всё должно быть по-другому! — Некоторые засмеялись, некоторые закричали: