Вокруг меня тьма, а я жажду света, но времени нет… Выходишь — на дворе еще не рассеялись ночные сумерки, возвращаешься — на землю опускается ночь. Зря волнуется сердце, если бы не «гдуд» — я бы совсем пропала. Только маленькая искорка надежды, только большое желание жить, только красивые мечты — светлое будущее врача, только это еще поддерживает меня. Только это не дает погрязнуть все глубже и глубже в страшной трясине.
Хавка ушла из гетто в город. Жаль. Мама, я тоже хочу! Я хочу жить! Виктор болеет воспалением легких. Настроение у меня плохое, совсем не могу писать. Потухла печка, надо снова растопить. До свидания, до свидания страницы дневника!
Сочельник. Тихо. Земля украсилась белым саваном. Звезды улыбаются, глядя на убранную землю. Вчера выпал снег как раз к празднику. Настроение праздничное — уже кое-где в городе валяются пьяные мужчины. В честь праздника надо напиться. Но самую большую боль причиняет сердцу зеленая елочка, украшенная золотистыми игрушками. Когда идешь по городу и заглядываешь в каждое окно, там видишь золотую елочку рая. Обидно! Э, хватит слишком уж далеко я заехала… Их праздник, не наш, их Иисус родился, наш Спаситель еще должен родиться. Они не соблюдают десяти Божьих заповедей, они не любят брата своего как себя — они убивают нас. Вы славите Иисуса ради праздника, ради водки, но не выполняете заповедей. Вы не любите своего Иисуса. И он проклял вас, и мы проклинаем вас — будьте прокляты вовеки!!
Уже много глупостей написала, много пустых фантазий. Сейчас расскажу о реальных вещах. Расскажу о том, что слышно у меня. Давно не писала, ленилась, а может, времени не было. Наша работа (в организации) продолжается. Сейчас, в один из восьми дней ханукального праздника, мы готовим вечер с программой. Район старого города и ул. Линкувос отрезали. Все люди оттуда переселились в наш район. Много людей возвращаются из города обратно в гетто, но многие и уходят. Хавка вернулась, подробностей еще не знаю. Я очень серьезно размышляю (о побеге). Виктор на днях встанет (с постели). Я продолжаю работать ежедневно. Кажется, все. Ленюсь, хочу спать. К черту сочельник! В кровать!
У меня отпуск до Нового года. 27-го была «месиба»[52]. Читала свое стихотворение «Тоска по Родине». Насколько удалось, не знаю. Было весьма уютно. После этого так впряглась в работу, что никого не встречала и ни с кем не говорила. В гетто настроение неважное. Из Вильнюса привезли группу евреев, пойманных в лесах и «малинах»[53]. Пока они сидят в кутузке. Надеемся, что с ними ничего плохого не случится.
Глава 3, 1944 г.
Первое января — новая страница в нашей жизни. Рассвело новогоднее утро. Завершилась летопись старого года, заполненная страданиями и слезами. Перевернута последняя страница полная горя. Все жестокие события, вся пролитая кровь невинно загубленных жертв — все в ней отмечено и Тебе, 1943 год, придется ответить перед судом Божьим и выдать виновных. На страницах истории будешь Ты, 1943-й, отмечен как самый кровавый и жестокий год для еврейского народа. Что хорошего принес Ты? Ничего, ничего! Зато плохого так много! Уже с самого начала Твоей власти, еще при царствовании молоденького января, какие акции совершал в Вильнюсе? А? Признайся! Что с Гайстами сделал? А когда вывозили людей в Кедайняй? Скажи! Когда продавали русских детей? Когда отправляли в Кайшядорис, разрывая семьи пополам? А страшная черная туча «казернирунг», которая то приближаясь, то удаляясь только издевалась над бедными страдающими людьми. Когда погиб Савицкас? Вспомни, 26 октября — самый страшный день изо всех дней, за этот один день будь Ты проклят! Три тысячи людей были вырваны из гетто и отправлены куда-то в холод и грязь в чужой Эстонский край. Сироты! Последние искры большого костра! Они гниют далеко от семей, братьев, друзей! Из наших «иргуним»[54] Ты вырвал многих нужных, дорогих друзей, товарищей по общей идее. Опять в Марьямполе 300 человек. За Гекке тоже Тебя надо «благодарить» и за два акта «казернирунг».