Шел разговор о том, что полиция гетто старается помочь людям попасть на хорошую сторону. Не слишком ли много людей окажется на «хорошей стороне» и не возьмутся ли за нас вторично? Господи, какие это жуткие мысли! В какое ничтожество можно превратиться в часы таких испытаний, когда ты молод, неопытен и не знаешь жизни.
Пусть все это только скорее кончится… Я гоню из головы нехорошие мысли… Кружу между рядами. Уже совсем осмелел. Встречаю знакомую девушку. Оглядываем друг друга и глупо улыбаемся. Мы выглядим, как эскимосы. Рядом с нами люди группируются в кружки, высматривают знакомых, ищут родных. Отовсюду доносятся плач, причитания, женщины заламывают руки. Рассказывают о том, как из рук матери вырвали ребенка, как старого отца отделили от сыновей…
Я прислушиваюсь. Соболезнование, сочувствие, какое-то глухое: душа не вмещает этих тысяч трагедий, слитых в одну. День проходит.
Склоны Нериса уже в тени. Что нас ждет? Пойдем ли по домам или нам предстоит еще что-то ужасное и это лишь передышка? Но кому какое дело до того, что мне хочется поскорее к себе в комнату, подальше от этого кошмара. Люди, отделенные от нас пространством площади, ведь хотят того же. Как-то автоматически мы начинаем смещаться ближе к массиву гетто. Трудно устоять на ногах, все тело налито свинцом. Положить бы сейчас голову на подушку и забыться сном, чтобы стереть из памяти этот страшный день — все, что сегодня видели мои глаза. Площадь становится все более пустой. Солнце дарит последний луч, какой-то короткий, будто стыдливый, что приходится освещать этот ужас.
Вдруг все мы поворачиваемся в одну сторону: эсэсовцы конвоируют двух женщин и двух мужчин, не похожих на евреев, без звезд Давида на одежде. Эти четверо «под шумок» пробрались в гетто и выносили оставленные в домах вещи. Хотели попировать во время чумы. Наша ненависть моментально переключается на них, будто эти мародеры, которые идут, опустив головы, виноваты во всей сегодняшней нашей трагедии. Их увозит зеленая полицейская машина.
С реки тянет прохладой. Я уже в головных рядах тех, что вот-вот соприкоснутся с домами гетто. Сделать это мешают цепи еврейских полицейских. Но вот эта цепь подается, и мы бегом, как выпущенные из клетки звери, устремляемся к своим домам. Дверь нашей квартиры открыта. Навстречу мчится из комнаты большой черный кот. В комнатах все перевернуто.
Бегу встретить родителей. Заходим все в комнату, садимся и молчим. Холодная постель успокаивает звенящее тело. Сон наступает сразу же. Всю ночь плачет гетто. Участь десяти тысяч человек становится известной много месяцев спустя, но мы распрощались с ними сегодня. За окном опять холодная октябрьская ночь. Тихо стонет ветер в такт материнским рыданиям…
20 сентября 1942 года
Каунасское гетто
Послесловие
«Ещё одно, последнее сказанье –
И летопись окончена моя.
Исполнен долг, завещанный от Бога,
Мне, грешному»…
Печальное повествование о страшном периоде моей жизни во время Второй мировой завершено. В этом повествовании нет литгероев, нет выдуманных эпизодов. Чистейшая правда, живые люди, которых жестокая жизнь сделала героями. В самых страшных обстоятельствах эти люди сумели сохранить гуманность и человечность, ибо они были Человеками.