+
А и есть у нас государыня золотая рыбка! Имя ей Марфа, она толста и прекрасна, и я устроила ей дом в трехлитровой банке из-под соленых огурцов. Какая же она у нас красавица и какая умница: постучишь по банке – подплывает, смотрит и открывает ротик, и я даю ей крошку корма, и она ее тут же съедает. Час мы с ней, наверное, просидели, она да я, и так хорошо поговорили! Как же я рада, мой дорогой, но не могу не сказать тебе: ничего страшнее птичьего рынка я с некоторого момента не видела. Через пять минут я стала только что не с закрытыми глазами метаться по нему и спрашивать: «Где рыбки? Где рыбки?» Ну, меня и толкнули к рыбкам, и я ткнула в первую попавшуюся: эту, говорю, эту, лишь бы уйти оттуда поскорее. Бежала домой с пакетиком и повторяла: «Лишь бы нормальная, лишь бы нормальная!» – даже не посмотрела там на нашу Марфу, такое ужасное место. А Марфа наша оказалась красавица громадная. Девочка, государыня наша.
+
Ты придаешь мне храбрости и сил, мой маленький тюлененок. Я сходила в кино! Ну что им за дело, хожу ли я в кино, даже если они и вправду приставлены ко мне? Ни на кого же я их так не выведу, никого не подведу. А сходила я, потому что подумала, как нам с тобой хорошо будет про кино поговорить. Пошла к 11 часам, шел какой-то латышский фильм и еще один, «Шурочка», в кассе сказали – по «Поединку» Куприна. Я, конечно, на него и пошла. Куприн! Наш с бабушкой Куприн! Вот нам с тобой повезло! Решила, что гулять так гулять, и купила нам с тобой бутербродик с копченой колбаской в буфете пополам, и успела все тебе показать: и люстру, и лестницу, и фотографии, и как ряды считать, и что, когда кресло откидываешь, его придержать двумя руками надо, а потом садиться. И почти одни мы были в зале, так что кино как будто для нас показывали. Роскошь! А про сам фильм – я смотрела, смотрела, и глаза у меня на лоб лезли, и я тебе все твердила, пока мы домой бежали: «Дома поговорим, дома поговорим!» – а забежали – аж запыхались, и я говорю тебе: «Я не понимаю, как они его показывают!» Не понимаю, как они его смотрели, не понимаю, как его вообще сейчас можно смотреть, весь «Поединок» иначе открылся мне. Это же кино про честь! Честь, собственную гордость одного человека посреди свинства, свинства, общего свинства и подлости, а они думают, наверное, что если это при царе было, то это какая-то другая честь и другое свинство, а оно то же самое. И свинство побеждает у Куприна, подлость побеждает… Сели мы с тобой, я даже чаю не сделала и все тебе объясняла, объясняла, по комнате ходила, руками махала как дура, но я знаю – ты понял. Маленький мой, что же мне делать, чтобы ты не жил посреди свинства, посреди подлости? Ничего, ничего, ничего я сделать не могу! Ни-че-го! Это душит меня, душит. Но вот мы говорили вчера: живи в душе своей, живи в Вере своей, живи так, чтобы вся эта душная подлость твоей подлостью не была, – насколько только сможешь. Бедный, бедный, бедный мой малыш.