Вам будет любопытно узнать, что Белый свою Глоссологию (?) написал после моей Разлуки, как и свою «После разлуки» (После «Разлуки» (книги) и после разлуки с женой Асей [144], в жизни совпавших (Берлин, лето 1922 г.).). Я была тем живым примером, благодаря которому возникла теория. (Говорю Вам вне тщеславия, если бы страдала им давно была бы знаменитой!)
Что еще? Ах, пожалуй, главное! Спасибо Вам сердечно и бесконечно за то, что не сделали из меня бабу style russe [145], не обманулись видимостью (NB! баба — бабы не напишет!), что единственный из всех (NB! как мне всех хочется сделать единственными: всякого! 1932 г.) за последнее время обо мне писавших удостоили, наконец, внимания сущность, — то, что над и вне.
Спасибо Вам за заботливость: «Куда дальше? В музыку, т. е. в конец?!» Верю, что Вы искренне в тот час задумались, потому отвечаю: нет! Из лирики (почти-музыки) — в эпос.
Это не Ваш «планирующий спуск», это разряжение голоса — в голосах, единого — в множествах. Чем на тысячу голосов выражать одну свою душу, я буду одним голосом выражать тысячу чужих, которые тоже одна <пропуск одного слова>. То чего не может один могут (в одном) многие. Единство множества. Оркестр тоже единство.
— Вам ясно?
А что за «Ремесло»? Песенное, конечно! Ремесло в самом <фраза не окончена>. Противовес и вызов слову и делу (безделию <сверху: неделу>) «искусство». Кроме того, мое ремесло, — в самом простом смысле: то, чем живу, — смысл, забота и радость моих дней. Дело дней и рук.
О, ты чего и святотатство
Коснуться в храме не могло —
Моя напасть, мое богатство,
Мое святое ремесло! [146]
Эпиграф этот умолчала, согласно своему правилу — нет, инстинкту — ничего не облегчать читателю, как не терплю, чтоб облегчали мне. Чтоб сам.
Читатель ведь пока ты с ним не столкнулся — друг и пока о тебе не написал — ты его чтишь. (Иногда, notre cas [147], и потом.)
Посылаю Вам свою Ц<арь->Д<евицу> — не для отзыва, а потому что Вы, очевидно, ее не читали. Вот он, источник всех навязываемых мне кокошников!
Ах! Еще одно спасибо: за Посмертный марш, за, в конце, явный (раз Вы в «Днях») взлет над злободневностью, за то что сердце Ваше (слух) подалось на оборванность последних строк: в лад падало!
20-го апреля 1923 г.
Прага:
Где сроки спутаны, где в воздух ввязан
Дом — и под номером не наяву!
Я расскажу тебе о том как важно
В летейском городе моем живу.
Я расскажу тебе как спал он,
Не выспался — и тянет стан
Где между водорослью и опалом
День деворадуется по мостам.
Где мимо спящих Богородиц
И рыцарей дыбящих бровь
Шажком торопится народец
Уродцев | — переживших кровь.
Потомков |
Где честь последними мечами
Воззвав — не медлила в ряду.
О городе, где всё очами
Глядит — последнего в роду.
21-го нов<ого> апр<еля> 1923 г.
(Стихи, не вошедшие в После России.)
Варианты Пражского Рыцаря:
В роковую проседь
Вод — отважься!
Этого ли просишь,
Рыцарь пражский?
Мальчик! Воин!
Щеки — горячей
Под конвоем
Каменных очей!
…А
…вослед веслу —
Я учусь себе потихоньку
Ариаднину ремеслу.
Быть оставленной — значит долго,
Долго помнить —
Быть оставленной —
В предутренний час истом
Предоставленной другом — богу:
Небожителю — божеством
(Около «Оставленной быть» [148] — и уже формула всего Тезея [149].)
Тезей, ты оставил! Тезей ты как вор
[…]
Веленью Дионисову распростер
Подругу. Клейми же, бессмертный позор
Тезея — бессмертного труса!
(Послестишие к «Оставленной быть — это втравленной быть» — не вошедшее.)
Оставлена, брошена
[…]
— Пусть так, но не дешево
Уступлена, куплена…
Строки из Пустыни славы [150]:
А покаместь во лжах и в ложах
Не наложничаю — из жил
Вылезая как змей из кожи
Буду петь — последнюю жизнь!
Библейские беды
Мир о коем досель молчали
Лиры
в начале
И петля на худой конец
(Крюк на к<отор>ом висит колыбель, превращается в крюк для пéтли.)
Поэт — через стихи — причастен материнству как женщина — через стихи — отцовству.
— — Как старческая страсть
Растроганная травкой.
Задернулись лавочки,
Дозорят ручьи…
(Поэма Заставы, Поэт [151], Ручьи, разные)
Тетрадь кончена 10-го нов<ого> мая 1923 г. в Горних Мокропсах, близь Праги. Кончена — как и начата — Сивиллой. Кончена с благодарностью и с грустью, — эти дома (обратно иным земным!) покидаются нелегко!
ЗАПИСИ ИЗ ЧЕРНОВОЙ МOЛОДЦА
(черная картонная тетрадь с белой наклейкой)
Дай Бог кончить Мóлодца целиком к 15-му нов<ого> Октября 1922 г.!
После него — Ионафан и Егорушка. Ионафана — дай Бог кончить к 1-му января 1923 г.!
Для Мóлодца: II ворота — задача — ее любовь (тяготение) и его любовь (отказ).
Маруся — Мóлодцу: — Пей, пей мою кровь!
Еще две встречи. Сегодня только предупреждает (искушает). — Можешь от меня легко отделаться, только скажи, что видела и мигом сгину и никогда не вернусь. А не скажешь: мать помрет.
[…]
Слов не внемлет.
Тихим голосом (в себя):
— Лучше в землю.
Последняя встреча.
Маруся, я загубил брата и мать, черед за тобой. Я в себе не волен. Земно прошу тебя: скажи правду. Скоро пробьет полночь, я буду спрашивать. А потом — беги к попу, мой дом на самом конце, с краю (чтоб легче вставать!) пусть выроют и вобьют мне в глотку осиновый кол. — Маруся, я люблю тебя пуще…
Блаженная смерть — рожь — звон — пчела — она цветок — душу пьет — одна кровиночка. — Эту оставлю. — (NB! на разживу!)
144
Анна Алексеевна (Ася) Тургенева (1890 — 1966) — первая жена А. Белого, видная антропософка.