– Ясно.
Помолчали. Когда чайник вскипел, мама заварила орвандский белый чай “Chai-Chik”, поставила передо мной тарелку с двумя сосисками, поджаренным хлебом и бобами в томатном соусе. Села напротив. Я чувствовал, что предстоит разговор (РАЗГОВОР), и занял выжидательную позицию.
– Поработал – можно и погулять, да?
Я подул в чашку. Горячо-о-о.
– А?
– Ну как. Ты вчера весь день усиленно готовился к тесту. Штудировал учебники, конспектировал, учил. Вот я и подумала: хорошо, что ты развеялся. Молодец.
Мама смотрела так, будто сейчас вспыхнет, как политый бензином “форд” в американском фильме. Вчера я весь день ел и играл в приставку, ни к чему не готовился. Вечером ушел, ничего не сказав, а вернулся в грязных кроссовках и пыльной футболке.
– Мам, ну я…
– А напомни мне, какой тест ты будешь сдавать? Нам через две недели ехать подавать документы… Вдруг там есть дополнительные вступительные экзамены? Напомни, пожалуйста.
– Я пока выбираю.
– А, точно… А что выбираешь, прости? Между чем и чем?
– Между… Журналистикой. Режиссурой. И, наверное, археологией. Я бы мечтал поехать в Египет, спуститься в гробницу фараона с лопаткой и найти сокровища. Как Индиана Джонс.
– В какой конкретно вуз?
– Ну… Режиссура вроде есть в национальном.
Вот тут-то мама и вспыхнула. Вряд ли из-за моей фразы, просто дошла до точки кипения.
– Дима! Ты не выяснил ничего! Ты провалялся весь день за своими игрушками, как и позавчерашний день, как и последние полгода! И проваляешься этот! Я права? Такой у тебя план? Ты гулял с Ромой, а он на курсах довузовской подготовки – круглый отличник!
Мама попыталась взять себя в руки. Отвернулась к окну, уперев руки в боки. Я молчал и просто держал чашку.
– Режиссура есть только в двух вузах Бьенфорда, – сказала она спокойно. – И в оба, помимо теста, нужно выполнить практическое задание. В Высшем институте кинематографии требуют принести короткометражный фильм.
– Ух ты, – сказал я.
– Я знаю обо всех университетах. Обо всех! Потому что я, в отличие от тебя, занималась этим вопросом. А твоя лень – это катастрофа. Дима, я мечтаю гордиться тобой. Но…
– Что – но?
– А тебя что вообще интересует? Если бы не надо было учиться и работать, чем бы ты занимался? Так и играл бы да книжки читал?
– Ну… Не только. Делал бы всего и много.
– Чего – всего?
– Ну, всего. Книги читал бы. Смотрел бы фильмы, сериалы. Играл бы в игры. Слушал музыку. Придумывал бы разное… Не знаю, разные развлечения. – Я вспомнил, как мы вызывали Тень, и меня передернуло. – Ходил бы в театр.
– То есть продолжал бы бездельничать.
– Нет, почему. Это ведь тоже все важно. Каждая прочитанная книга откладывается внутри. Я это называю эмоциональной эрудицией.
– Может, эмоциональным интеллектом?
– Нет, это другое.
– И как ты заработаешь на этой своей эрудиции?
– Никак.
– Может, литературным критиком станешь? В Университете культуры и искусства есть такая специальность.
– Я не знаю. Может…
Мама опустила голову. Я встал, подошел к ней и попытался обнять. Но мама сказала:
– Иди в школу. Получай свои двойки. Твоя жизнь – делай с ней что хочешь.
И вышла из кухни. А через секунду услышал чавканье под ухом: Мелкий разобрался, что делать с сосисками на моей тарелке.
Я сидел в школьной столовой с тремя капустными пирожками, мини-пиццей, булочкой с шоколадной глазурью и остывшем чаем в граненом стакане. Вертел в руках брошюру Университета гуманитарных наук имени Сольва Топрэ[5].
Я всеми силами пытался захотеть поступить.
Не выходило.
Вроде бы все чудесно: живописный зеленый кампус, большая территория; запах старины в корпусах. И обучение увлекательное: копайся себе в закрытых архивах, получай доступ к складам музеев, пиши рецензии на театральные постановки.
… Сиди на бесконечных лекциях. Штудируй домашку. Страдай.
Почему мама так злится? Бывают же гении, у которых нет высшего образования. Билл Гейтс, например. “Он умел программировать, – сказал в голове мамин голос. – А что умеешь ты?” А я умею рисовать круги мелком и вызывать древних духов. Хотя и то не факт.
В столовой пахло тушеной капустой и гречкой. Мы договорились с Ромой, что встретимся здесь, но он, как обычно, опаздывал. Наконец его кудрявая шевелюра замелькала между столиками, и через мгновение на стул напротив плюхнулся рюкзак. Сам Рома, одетый в, наверное, самый толстый свитер из своей коллекции и широченные вельветовые брюки, почему-то сел наискосок от меня.
– Если ты мне сейчас не скажешь, что видел вчера в подвале, я не буду снимать с тобой “Послание”. И дружить не буду.