(Пропустила о стихах:)
Когда говорит стихи, то по желанию переставляет и сокращает:
Человек, и зверь, и пташка
он: Человек и пряжка
явно не заботясь ни о размере, ни о смысле.
Запись:
Чтобы иметь точку зрения на вещь, нужно на нее смотреть.
Ложь. Не себя презираю, когда лгу, а тебя, который меня заставляет лгать.
Что легче чем говорить правду? (мне) — Разве что — воду пить!
Плохо лгу.
Ложь — предательство самого себя, отречение от себя — в виде своего поступка, своего слова.
Моя ложь (жалость) — расписка в чужой слабости: не за себя боюсь, за тебя боюсь. Если бы жить с богами — или хоть с полу —…
Скрещенные руки:
Нам, чтобы дать крест, нужно руки — сложить. (Тот — раскрыл.)
7-го июня 1928 г.
Отрывок письма к Б. П.
Б<орис>, наши нынешние письма — письма людей отчаявшихся: примирившихся. Сначала были сроки, имена городов — хотя бы — в 1922 г. — 1925 г.! Из нашей переписки исчезли сроки, нам стало стыдно — что? — просто — врать. Ты ведь отлично знаешь — то, что я отлично знаю. Со сроками исчезла срочность (не наоборот!), дозарез-ность друг в друге. Мы ничего не ждем. О Б<орис>, Б<орис>, это так. Мы просто живем, а то (мы!) — сбоку. Нет, быв впереди, стало — вокруг, растворилось.
Ты мне (я — тебе) постепенно стал просто другом, которому я жалуюсь: больно — залижи. (Раньше: — больно — выжги!)
9-го июля 1928 г. приехала в Понтайяк (под Ройаном — Жиронда) — мифологическая рощица — дай Бог.
…С ветками, с листьями
Женская исповедь —
Шестикрылия двустиший
Лес: сплошная маслобойня
Света: быстрое, рябое,
Бьющееся как Ваграм.
Погляди, как в час прибоя
Лес играет сам с собою!
Так и ты со мной играл.
NB! Варианты Вместо 1-го леса — хлябь, вместо 2-го вал.
(Но лучше — лес, ибо от лесу началось.)
(Н. П. Г<ронскому>[6] — в память наших лесов)
Мур: — бежý — ляжу —
красная шляпа
(План повести. — Записи)
Поезд увозил назад
(ее)
Поезд увозил вперед
(нас)
Поезд был сквозной. Сквозь всё.
…Что было в этой просьбе, в странной страстности этого «Напишите о ней!». Препоручение. Скажите за меня. Полюбите за меня. Любить я ее не могу, но она меня тревожит, потому тревожит, что любить не могу, о тогда бы — любил. Дай мне прочесть себя к ней — 20 (ее) лет назад. Чтобы мне было сейчас, а ей — тогда. Осуществите. Освободите. Любить я ее не могу, п. ч. ей фактически — шестьдесят, а мне вдвое меньше, п. ч. это было бы и смешно (другим) и страшно (мне), п. ч. на это меня не хватит и этого с меня не хватит, п. ч. на это и этого не хватило бы ни с одного — <пропуск одного слова> — п. ч. на такую любовь стар — я (на 20 лет, ибо для нее нужно быть юношей, т. е. той смесью мужского и женского, к<отор>ой является — каждый юноша и — каждый поэт). Верни мне меня на 20 лет назад.
Всё это, по человеческой скромности и темности, называется: — Напишите о ней.
И вот, написала — доволен, сосед?
Одного хочу. В награду. Твоего молчаливого утверждения, что так, как любила ее я — сейчас, ты бы не любил бы ее ни тогда, двадцать своих лет назад, ни сейчас, двадцать ее лет назад — ни тогда, ни когда.
П. ч. так любить могут — только поэты.
Шея из последних жил.
Самое страшное (грешное), что она вовсе не была смешна…
La grande amoureuse?[7] Нет. Актриса, игрица.
Для него мы были — étrangers, иностранцы — на курорте естественно.
Для нее — тоже иностранцы — люди иной страны: молодости.
Старая женщина? Нет, благополучно.
Старая дама? Нет, почтенно.
Старая — что?
Глаза — у греческих статуй, у египетских мумий, сквозь прорези масок.
Беспощадность боя (глаза).
Лицо сделать (сделалось) именно таким — п. ч. не хотела (бы?) таким: сопротивление не бессонной ночи, не солнцу (не — не — не) — а —
(старости)
От чьего взгляда она ушла? Не моего, ибо ни один взгляд женщины для нее в счет не шел: она их не видела! (м. б. ошибаюсь? 1938 г.) — кроме взгляда соперницы — которых у нее уже не было. Кроме того, прочти она мой взгляд, она бы от него не ушла, ибо в нем было: зачарованность птицы — змеею, т. е. ее же власть. (Змея не хочет зачаровать птицы — это птица хочет зачароваться, верней птица, взглянув, не может оторваться. Зачарованность птицы держит змею.) Она ушла от другого взгляда — мужского взгляда.
— Дура! Дура! Дура! Седые волосы на молодом лбу. Или у тебя нет зеркала? Или ты не видишь, что ты — седая? Или ты не видишь, что ты молодая? Да я бы душу — другого у меня сейчас ничего нет, да и этого — нет — и никогда не было! — отдала за твое молодое лицо из к<оторо>го я — чего бы ни сделала! Презираю — ибо вся ты — презрение ко мне: моей красной шляпке на желтых волосах, моим желтым волосам на старом лбу. Вся ты — уничтожение меня — всей.
— Ничего. В цвете лет. Неплох. Сейчас — очень хорош. А тогда — был бы вол для моей колесницы.
Переигрыванье красного и соломенного. Молодость так же переигрывала в ней, как красная и белая солома.
Дело для нее было явно не в наших лицах (красивых, некрасивых и, кстати — сплошь коричневых), а в нашем возрасте, в нашем собирательном возрасте к<оторо>му имя — молодость, не в окраске лиц (— а в некраске их!), а в общем <сверху: нашем> цвете лет, в общем цвете наших лет, — саде, откуда она ушла навсегда. Мы для нее были — рай, каждая морщина на собственном лбу — меч архангела.