Ушла от нас, загораживаясь от нас как от солнца.
Вариант:
Загораживалась от нас как от солнца. Ушла от нас как от солнца.
Милая тень, что тебя ко мне влечет? Ты зла, черства, бездушна, ты наверное не поняла бы ни одной строки, а и поняв — отвергла бы. Ты из ненавистной мне расы пожирателей и господ жизни (пожирательниц и госпож!), ты — уничтожение всей меня, а как бы я, ради тебя — себя уничтожила бы!
Знаю. То, чего нет на пляже, то от отсутствия чего с пляжа — бегу: трагедия. Человека (он на этот раз зовется старой кокеткой) со смертью. Бывшего цветка, еще почти-цветка — еще чуточку-цветка! — с черепом, с заступом. Не: — Почему так всё кончается?! — а: — Не хочу, чтобы это кончилось! — Пусть всё кончится только не это!
Ты, свою молодость бы купившая — ценой всех жизней!
Ты была родной дочерью Людовика XV — après moi le déluge![8] — да и XIV — l’Etat, c’est moi.[9] Такие на Титанике, <сверху, над окончанием: ах>, отталкивая, в море сбрасывая чужих маленьких детей (своих у них нет и быть не может!), первые бросаются в спасательные лодки — спасать красоту!
Милая и злая чужая, родная чужая, такая недосягаемая под красными полями шляпы. (Заёмная кровь, весна.)
Вся я в ту секунду сводилась к укору: — почему Бог не создал меня мужчиной, чтобы в этот данный час (твой — последний!) любить тебя? — так, чтобы этой любовью вызвать на твоем лице окончательную победу молодости — улыбку.
(Спутник, огорченно и покорно: Pourquoi avons nous dû partir? Nous étions si bien là.[10]
Là[11] — это мы. Он — нашей молодостью — грелся…
— И о нем. — )
П. П. С<увчинский>[12] — мне:
— Через десять лет забудут!
— Через двести — вспомнят!
Еще — Красная шляпка:
— Что меня в этом возгласе обрадовало, озолотило, осчастливило? Сознание, что и на этот раз не выдумала, что это есть — помимо меня. Что — увидела, не нагадала. Освобождение от вечной муки сомнений поэта, навязанной ему всеми его ненавистниками и доброжелателями: а может быть ты всё это выдумал? (В устах ненавистника — хула, доброжелателя — хвала, в ушах и сердце поэта — мука. Мы ведь только (и точно) правды хотим: вещи как она есть (внутри).)
Поэт: Иоанн, из к<оторо>го постепенно делают Фому.
Dunkle Zypressen!
Die Welt ist gar zu lustig —
Es wird doch alles vergessen.[13]
(Этих стихов Lenau, виденных когда-то в детстве в альбоме моей матери (ее рукой), я потом никогда не обнаружила — два раза покупала из-за них Lenau — нету!)
…Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию — были.[14]
(Оба — эпиграфы для П<ерекопа>)
После этой записи начинается П<ерекоп>. Первые строки, карандашом:
Земля была суха, как соль —
Земля хотела пить
(просила — пить)
(NB! Потом не вошло — жаль: символ — и достоверность. 1938 г.)
Не странно: на солончаке
Кончалась соль земли
Черепах будем жрать
(пометка «soup de tortue»…[15])
Пометка: П<ерекоп> начат 1-го августа 1928 г., в Понтайяке. Дай Бог!
Отрывок письма: — Мой родной, Вы не знаете, как сжалось у меня сердце, когда я по возвращении прочла «только не в четверг après-midi[16]» — это, кажется, моя первая боль от Вас, я увидела, что в своей безрасчетности — просчиталась, либо Вы мне мстите (мне — Вы, когда мы — братья!) — либо мы (Вы + я, я + Вы) в данную минуту жизни для Вас не то, что для меня, т. е. не ВСЁ. Какая-то другая жизнь, где меня (нас с вами) нет, другие уговоры, и — главное — за час до моего отъезда. Родной, неужели Вам с другими лучше, чем с нами. Как мне больно.
(Очевидно — Н. П. Г<ронскому> и очевидно — случайно посреди тетрадки, на первом свободном месте, п. ч. уехала значительно позже, а тут — отъезд. МЦ. 1938 г.)
Мур — 9-го августа 1938 г.[17]
— Очень, очень жалко, что папа уехал! Я теперь с одним мамом остался!
…В четверг Вы[18] были один дома, в субботу я — одна, а встретились мы в пятницу. Что это, как не жизнь, с ее непрерывными случайностями, с ее мазней, жизнь — обратное сну (чистовику сна), где всё когда надо и как надо.
Zur rechten Zeit — am rechten Ort — der rechte Mann — das rechte Wort[19] (NB! спросите у папы[20]).
Мы бы сейчас чудесно говорили — еще потому, что сейчас последнее небо дня. (А будет — небо последнего дня!)
(NB! Для моего собеседника настало — скоро: 2 <фраза не окончена>[21]
Двум смертям — не бывать
А ну как — н
Мур — Рыбаката (Рыба-Кит)
— Куда садится? — Зá море. — Ему же страшно! Оно утонет! Оно в Рыба-Кит утонет! Рыба-Кит — злой!
(20-го авг<уста> 1928 г.)
Отрывок письма (другому — самым подлым образом меня предавшему — за 2 года до этого письма)[22] —
— Es war einmal ein junger Kaufmannssohn.[23] — Так начиналось.
Не малодушие — не Великодушие — меня заставляет — мне дозволяет — Вам писать это письмо, просто — Душа: безвоздушность, в к<отор>ой живу.
Вы меня выдали (предали), я Вас — нет. Никогда не простила бы Вам, если бы в ответ выдала Вас — я.
Я не могла предать вида с горы и руки в руке — Вашей ли в моей, моей ли в Вашей. Когда вчера на докладе[24] М<арк> Л<ьвович> привел чьи-то слова: «Разве нужно всю жизнь есть и гулять вместе» я ответила: — Нет.
Я никогда не старалась понять Вашего поступка, я уперлась в него — и отступила, унося всю меня. Горе от него, могшее быть, немогшее не быть, растворилось в известии о смерти Р<ильке>,[25] совпавшей. Мне стало стыдно быть меньше этой смерти (так явно — жить!). Но не скрою, друг, что по сей день, при упоминании Вашего имени, под слоем презрения и забвения что-то живет: болит — весь мой Вы, неосуществившийся, Ваша я, могшая осуществиться только через Вас — и ни через кого другого (вот смысл местоимений мой, твой), проще мы (после я и ты не он, а — мы! Он — это опять я! и та же его одинокая мука.)
12
Сувчинский Петр Петрович (1892–1985) — музыкальный критик, один из лидеров евразийского движения, соредактор журнала «Версты».
13
«Темные кипарисы
Мир слишком весел —
Все будет забыто» (нем.)
Цитата из ст-ния Т. Шторма «Frauen-Ritornelle»; Цветаева ошибочно приписывала эти строки Н. Ленау.
20
Отец Н. П. Гронского — Павел Павлович Гронский (1883–1937), по образованию юрист, писал также на исторические темы.
21
Н. П. Гронский погиб в результате несчастного случая на станции парижского метро «Pasteur» 21 ноября 1934 г.