А нажать другую кнопку — доска втягивается — ребенок исчезает.
(NB! выход из положения)
Чертес (вместо — черкес)
Мур — 4-летней Жаклине, дочке консьержки:
— Moi je reste avec Suzanne, et toi — reste avec toi![179]
La création lyrique nourrit les sentiments dangereux, mais apaise les gestes. Un poète est dangereux que lorsqu’il n’éc-rit pas.[180]
Раз только в мире стихи писались всерьез: Виллонова баллада Парламенту о помиловании,[181] баллада о висельниках,[182] вообще — весь Виллон.
Et tout le reste n’est que littérature[183] (особенно — французская!).
Нужно добавить: и сделали дело (помилование Виллона).
Сон
Садик, лестница, танцую на палке. Вокруг танцует Мур. Танцуем с Муром, сосед из окна смотрит. Вхожу — народ — Аля передает мне письмо. — Если Вы поедете на море — может пригодится. Вскрываю — огромная рукопись о Китае, в к<отор>ой пытаюсь найти следы прозы Г<оргуло>ва[184] и ничего не нахожу. Да, чек на 40 фр<анков>, дальше — само письмо на гранках, начинается: — В 4 ч. 3 мин. такого-то числа и дня, когда будут кричать газету Криёр (Crieur) — газету Crieur всегда кричат в 4 ч. 3 м<инуты> — и т. д. и т. д., но конца нету.
Читаю вслух (в комнате множество народа, несколько дам), почерк ужасный, мушиные лапы, листков — оказывается — бесконечность. Еще два чека: на сто и на пятьдесят долларов — между листками — точно награда за прочтение, либо: внутреннее условие даяния.
После, мое утверждение: — Можно убить, но писать нужно хорошо (разборчиво). Непонимающий одобрительный смех как после парадокса (т. е. обычного моего высказывания — наяву). Я, невзирая: — Нет, не так: убить еще не дает тебе право плохо писать! (Всё это не о содержании, а о почерке.)
У меня особый дар идти с собой (мыслями, стихами, даже любовью) как раз не-к-тем.
За последнее время мне на письма, равняющиеся событиям, не ответили:
Зигрид Ундсет (die Frau, die keine Blume war[185] — лейтмотив —)
и
Мак-Орлан[186]
(на мою хвалу его человечности)
— писатели, цену такому письму, т. е. цену души такого письма (как в Библии — цену крови) знающие.
Кому же не отвечать — как не им — мне?
Оставьте меня, потрясения, войны и т. д. У меня свои события: свой дар и своя обида — о, за него, не за себя.
Летопись своей судьбы.
Свое самособытие.
Войны и потрясения станут школьной невнятицей, как те войны к<отор>ые учили — мы, а мое — вечно будет петь.
Сегодня меня в первый раз в жизни (трогала — всех) укусила собака — черная, с желтыми надглазниками, лже-Подсэм — через решетку чужого сада. До крови. За то, что я ее, будучи незнакома с ней и невзирая на ее рычание, погладила.
(Потом эта собака, честное слово! каждый раз, когда я проходила, пряталась.)
В ауру начинаю верить из опыта: кто же, как не она, рознит и роднит меня с людьми еще до слова, до поступка.
Лицо, походка, одежда?
Тоже аура, т. е. неизбежное (у меня).
Что-то от квакера, который бы согрешил с цыганкой.
(я)
Мур: — Я хочу крутое в смятку.
Благородство и богатство слова гость: и купец (заморский) и гость (у блудницы) — и небесный гость.
Quand on a un enfant qui est mort de faim, on croit toujours que l’autre n’a pas assez mangé.
On n’a jamais eu un enfant, on l’a toujours.[187]
Свысока высокой насыпи…
На высокомерной насыпи
Счастья — могшего бы быть
Какие-то жены — каких-то Карлов,
Которые счетом — которых счетом?
(в тонах янтарных, а м. б. — в цепях янтарных — о Карловом Тыне)
— «Женщина не может одна».
— Человек — может.
Для Карлова Тына:
Внизу городочек
Прильнул собачкою…
SANTÉ[188]
При входе на улицу — занесенный кулак фонаря. Справа наискосок стена с плющем и густой сад. Недоходя до тюрьмы дом с акациями. — Что ты думаешь, старый дом? Стена углом, т. е. на две стороны от Santé — только трубы торчащие, как тощие шеи и кулаки. Ворота — въезжает фургон. Дальше по Santé справа — как последняя новость — Décès — Кончины — лавка естественных смертей, старушка с цветами (для естественных смертей). Недоходя — Bd. Arago — где-то вблизи казнят. Там же, против ворот — столовая.
С конца Santé виден Пантеон. Но что спрашивать с Пантеона, когда небо…
Никогда меня слово не заводило, но часто (предопределял) размер и (уносил) ритм.
Мур
— Мама, а мы — нищие?
— Да. Нет. (Мы рознимся от нищих только тем, что больше просим — и получаем, что нам не смеют (пока) дать 10 сант<имов>, но тряпье дают — ужасное. Так что, в общем, не рознимся ничем. И есть нищие, к<отор>ые, умирая, оставляют миллионы, что с нами навряд ли случится.)
(Поставленное в скобки думаю, но не говорю — что тут понять Муру? И мне.)
14-ое, кажется, августа 1932 г.
Колокола покрывают — странностью своего звука (не звонят никогда) все T. S. F-ы[189] и граммофоны. On a toujours assez de voix pour être entendu.[190]
Myp — 16-го августа
— Мама! А Лев Толстой — по-французски — Лажечников?
(Из<дательст>во Лажечникова)
Матерям остаются в любовь вещи, разлюбленные сыном.
В 1932 г. впервые читаю Mary Webb: Sarn и Le Poids des Ombres.[191]
Любимых забываю вместе с собой, любившей. Ибо если дружба — одно из моих обычных состояний, то любовь меня из всех обычных состояний: стихов, одиночества, самоутверждения —
180
Лирическое творчество питает опасные чувства, но укрощает поступки. Поэт опасен лишь тогда, когда не пишет (фр.).
182
«Баллада повешенных (Эпитафия Вийона)» написана Вийоном в ожидании смертной казни, впоследствии замененной изгнанием.
183
«Все прочее — литература» (фр., пер. Б. Пастернака). Финальная строка ст-ния П. Верлена «Искусство поэзии».
184
Горгулов Павел Тимофеевич (1895–1932) — печально известен как убийца президента Франции Поля Думера.
187
Когда у вас есть ребенок, который умер от голода, вам всегда кажется, что другой ребенок поел не досыта.
188
Название улицы в Париже и находящейся на ней тюрьмы. Запись связана с делом Горгулова, который содержался в тюрьме «Сантэ» почти все время в период следствия и постоянно после окончания суда.
191
Так назывались во французском переводе романы английской писательницы Мэри Вебб (1881–1927) «Precious Bane» и «The House in Dormer Forest».