— Потому что они удовольствие хочут сделать маленьким.
— Мама! Почему мясо в фартуке? Оно же не человек.
Мама, а мясо в человеке — hâché[56] или бифштекс?
(NB! Из памяти, но где-то записано, и многое еще, разыскать и вписать.)
Вчера, после 2-ой прививки — необычайная нежность, ласковость.
— Мур? Почему ты такой ласковый?
— От любви и от еды.
— Какие всё глупости… (С расстановкой) В Италии — шкилеты, в Германии — людоеды… (отзвук Дюссельдорфского вампира, о к<отор>ом говорят.)
— Я не сирот.
— Почему у этого шкилета нет глазóв?
— Папа, а у докторши в комнате был шкилет.
— А кто еще там был?
— Еще один мужчина.
— Если петь чорту священную песню — он станет священником?
с’рукавка (т. е. обратное безрукавке, куртка с рукавами)
18/31-го июля 1929 г. (случайно не вписано раньше) — собственноручное письмо — в воздух — Мура
— Лелик! Я тебе письмо написал, а мама тебя проявляет. Моя бумага очень плохая, я хотел хорошую взять, но не смог. Имянины были мамины, но кончились.
5/18-го сент<ября> 1929 г. (Алин день рождения)
Мур, глядя на аэроплан, неустанно, с громким треском кружащий над парком:
— Он — небо чинит?
(Небесный «трактор»)
— Папа! Я так рисую, что ни в сказке сказать, ни пером не описать! (Сам с собой) — Что это? Крыло? — Нет! — Это лодочка едет с парусом. — Очень красиво! — Красивый цвет!
(NB! Страсть к рисованию — осталась. Рисует — замечательно, но только гротеск. Призвание.)
Я: — «И стал медведь под столом заводить свою песню…»
— Чем? У него граммофон был?
— Мама! что такое политицкое привидение?
Я, не задумываясь: — Керенский.
— Мама, хрестоматия — святая?
Я, не успев понять: — Почему?
— Христо — матия. (матия — мать)
Мурины стихи:
Я пойду, милый друг,
На войну всех убивать.
Помоги, милый друг,
На войне всех убивать.
Прости, милый друг,
Я тебя убью сейчас
Вот та-та — та-та — та-та —
Вот хорошая стиха!
(Нет, не стихá, а лучше война!)
— Я мерию — сколько пудов красоты?
(т. е. вешу)
(20 — 21-го сентября 1929 г., Мёдон)
Мур — 29-го Окт<ября> 1929 г.
— Я десять пудов съем вкусного!
Я: — Каждому по половинке, нас как раз, четверо.
Мур: — А я — сколько?
Але, на прогулке: — Аля! Почему только одно воскресенье — и столько понедельников и вторников?
— Нараспев, 2-го ноября 1929 г.
— Мама! Где Вы?
Лук и стрелы…
— Вылейте на папу!
(что — неизвестно. Такова запись.)
— Пекить или пекуть?
(вместо: печь, глагол)
В лесу, сося конфету:
— Мама! Эта конфета — навсегда! Никогда! Даже когда в горы поеду не кончится! Потому что она стеклянная.
Оставается.
Из далекá войны.
Мур наконец упавший в ванну:
— Я встал на лапу и стал глядеть в ванну — нет ли там какой-нб. грязинки. И вдруг упал.
(Скрюченный хребет, боль в животе, страх, доктор, — старый доктор — русский — психиатр.)
Он — д<окто>ру: — Теперь всё кончилось: и горло (!) кончилось, и спина кончилась, и живот кончился… Сначала у меня горло болело!
Д<окто>р: — Ну, про горло — в другой раз…
— Потому что я свалился в ванну. Я часто стоял, но мне всегда трактор помогал, подавал силу — и я не падал.
— Какой трактор?
— А на горе — на Avenue Jeanne d’Arc. — А теперь мне трактор не помог — и я свалился…
Выстукиванье, выслушиванье. — Здесь не болит? Так не болит? А здесь?
— Нигде не болит, п. ч. ко мне сейчас сила пришла — из трактора — в спину.
Д<окто>р выйдя и рассказывая о том, что есть (растяжение мышц) и быть могло бы —
— Ему нужно дать валерьянки — он видно вообще очень нервный мальчик.
Я: — Говорун.
— Да, а что это за трактор такой?
— Трамбовка. Увидел и влюбился. Полгода ни о чем другом не говорит.
— А с этим трактором — что-то уж вроде мании.
— Любовь.
— Да, да, вроде мании. Очень любопытно — что он о нем говорил…
(Для психиатра — aubaine![57])
— Царь-Салтан не любил зверей?
— Почему?
— У него ведь сын был — лягушонок, мышонок. Это ведь так приятно.
Я: Сонный киргиз…
Конный тайгиз…
(Тайгиз — узкая тропа в тайге.)
Мурины стихи:
Бой-скауты! Волчаты!
Ори-перепеляты!
И — разом разобрать!
И — разом разобрать!
Массажу не хватает —
Ори-перепеляют.
(Доскý перепиляют — второй вариант)
Мёдон, 27-го дек<абря> 1929 г.
1930 г.
— Мур, ты рад, что пили за твое здоровье?
— Я? Не особенно. Я лучше буду пить за их здоровье!
(Глядя как я пишу:)
— Что, не выходит? А Вы — злитесь!
— А что это всё было? скажите мне!
(После чтения вслух пастернаковского Зверинца — «для детей среднего возраста» — бедный Пастернак! — точно есть — и может быть! — детский средний или взрослый средний возраст — на его стихи!
А — какое великолепие:
Павлин, торжественный,[58] как ночь,
Подходит и отходит прочь…)