— А попробовать надо бы, может, оно скисло, — не унимался Ушанги.
Я схватил кувшин и надежно спрятал его в кустах. И вдруг, едва мы начали играть в «орешки», как из нашего дома донеслись протяжные вопли.
Колени у меня подкосились, на лбу выступил холодный пот. Я пробормотал что-то невнятное и помчался к дому. За мной бежали ребята. Запыхавшись, ворвались мы во двор. Со всех сторон с громкими причитаниями бежали соседи. Из комнаты доносился громкий плач и крики бабушки Нино.
На третий день приехали мать с отцом, братья, сестры и много знакомых и незнакомых людей. Наш двор был полон народу. Люди стояли на балконе, собирались под деревьями, и все говорили о дедушке. Я даже не думал никогда, что так много людей знают моего дедушку, любят его. А он, оказывается, за долгую свою жизнь каждому из односельчан сделал что-нибудь хорошее. Одного усовестил и поругал вовремя, другому помог, третьего поддержал добрым словом в трудную минуту…
Увидел я на балконе и своего отца с заплаканными глазами. Тогда, не в силах сдержаться, я разрыдался и убежал.
— Обиделся на меня, дедушка, милый? — всхлипывал я. — Может, потому ты и умер, что я не сдержал слова, оставил тебя и пошел играть с ребятами? Или больно тебе было вспоминать про сорванную лозу? — обращался я к дедушке: не верилось, что он мертв и не слышит меня.
Казалось, вот-вот дедушка повернет голову, взглянет на липу. Ведь говорил же он:
«Не умру до тех пор, пока не сделаю из липы давило».
Но мала еще липа, не выйдет из нее давило…
Будущим летом я снова поеду в наше село. Буду ездить туда каждый год. А потом навсегда поселюсь там. И никому не позволю обрывать виноградные лозы, не позволю топтать саженцы в дедушкином питомнике. И я тоже буду прятать в кустах кувшинчики, полные вина, и угощать людей. А потом выдолблю из липы давило, большое-пребольшое, чтобы уместился в нем урожай всего нашего села.
Екатерина Ивановна закрыла тетрадь. «Хороший мальчик Отар, — подумала она, — как расстроила его эта смерть. Мне он сказал как-то сухо: «Знаете, Екатерина Ивановна, у меня дедушка умер» — и опустил голову. А сколько трогательных воспоминаний связывает его с памятью о дедушке. Искренний мальчик, умный и добрый. Было бы неплохо, если бы Важа подружился с ним».
Учительница взяла новую тетрадь и открыла ее.
Георгий Авадашвили
VII класс „А“
ПЕТУШОК В ОБЛАКАХ
Вот уже второй день, как я у бабушки в деревне. За это время я обошел всех соседей. Говорят, я вырос, стал басить, но я совсем не замечаю этого.
А когда мама открыла мой чемодан, начались упреки: для чего, мол, ты взял столько книг.
Конечно, мама права, я и в прошлом году привез с собой так много книг, что и половины не успел прочесть.
Зато в это лето я непременно прочту все, а может быть, даже не хватит…
Мишико еще с утра ушел с отцом на мельницу. Я жду его возвращения: прилег на балконе и читаю. Вдруг слышу:
— Гогия-а!
Сначала мне показалось, что это Мишико вернулся с мельницы, но голос был не его.
— Гогия-а! — послышалось снова.
На балкон вышла бабушка Фати.
— Наверное, почтальон газеты принес, ну-ка сбегай!
Я побежал. Это и правда был наш почтальон. С ним я познакомился прошлым летом, когда выписал газету «Молодой коммунист». Бывало, почтальон подойдет к нашим воротам, поставит ногу на перекладину, вскинет на колено набитую газетами брезентовую сумку и крикнет: «Гогиа-а!» — это потому, что я младше всех в доме. Говорят, он и после моего отъезда кричал «Гогиа-а!» Видно, привык.
А Мишико не вернулся, должно быть, речка высохла и мельница едва крутится.
Утром я побежал к Мишико. Тетя Пелагея сказала, что он еще спит. Я вернулся домой, прилег на балконе и раскрыл книгу, но, как видно, не суждено мне было прочесть ее. Сперва бабушка Фати сказала:
— Курица кудахчет, наверное, снесла яйцо, поищи-ка и принеси.
Потом мама послала меня за ореховыми листьями для лепешек. Наконец я снова взялся было за книгу, но вдруг услышал какую-то возню и лязг железа.
— Скорей, скорей, Гоги! — крикнула бабушка. — Наверное, свинья отвязалась, перепортит все!
Я вскочил и помчался вниз по лестнице. Наша свинья забралась в кукурузу, успела уже помять несколько стеблей и, блаженно хрюкая, уплетала сочные початки. За ней волочилась длинная цепь с колышком. Конец цепи был в двух шагах от меня. Я осторожно подкрался, но свинья заметила и побежала, вырвав колышек у меня из рук. Я снова подкрался и быстро наступил на него. Свинья сорвалась с места. Я упал на землю и крепко ухватился за цепь. Но разве я мог удержать ее! Однако тут глупая свинья обежала вокруг дерева и сама себя привязала. А я был весь в грязи. Вероятно, свинью назвали свиньей потому, что она всегда поступает по-свински…