— Он, наверно, домой пошёл, — сказала Наташа.
«Или залез куда-нибудь и спрятался», — подумала я и стала его звать:
— Сеня! Сеня!
Вдруг мы услышали плач.
Я подбежала к траншее. Сеня стоял там на дне, весь грязный. И лицо, и ноги, и синий костюмчик — всё было в земле. На дне траншеи была грязная лужа, он, наверно, упал в эту лужу лицом, а теперь стоял в воде, в сандалиях, тряс руками и плакал. С рук тоже капала грязная вода.
Траншея была такая глубокая, по бокам свисали огромные куски земли, и я не знала, как теперь Сеню оттуда вытащить. И Наташа тоже испугалась, даже завизжала.
А Игорь вдруг полез в траншею по откосу около экскаватора. У него из-под ног летела земля, один раз он чуть не упал. Он тоже перемазал все ботинки, и одежду, и руки. Потом он схватил Сеню, и они стали подниматься наверх.
Я не знала, куда теперь идти и что делать, потому что дома никого не было, а Сеня был такой грязный, что нас бы, наверно, забрали в милицию, если бы увидели. И ещё я боялась, что мама станет меня ругать.
— С тобой никогда не погуляешь, — сказала Наташа.
И мне было стыдно, что и правда из-за меня сорвалось наше гулянье.
— Пошли Сеню мыть, — предложил Игорь.
У нас во дворе был кран. К нему дворники присоединяют шланг и поливают асфальт. Из крана всегда капает вода. Мы пошли во двор.
У Сени к сандалиям прилипли такие куски глины, что он еле поднимал ноги. Он перебирал грязными ногами в грязных носках и плакал.
— Сеня, — сказала я, — ты не плачь, Сеня. Ну подумаешь, в грязь упал. И мама нас ругать не будет. Мы же нечаянно.
А Сеня всё плакал.
— Сеня, я у бабушки тоже падала. В подполье. И руку вывихнула. А сейчас видишь — не болит.
Когда мы привели Сеню во двор, он уже успокоился.
— Я пойду домой, — сказала Наташа сразу, как мы подошли к крану.
Игорь остался. Он достал свой красивый ножик и срезал глину со своих ботинок и с Сениных сандалий. А я вымыла Сене лицо, руки и ноги.
Он снова захныкал от холодной воды. Мы повели его на солнце, греться.
— Ты одежду лучше ему не мочи, — сказал Игорь, — она высохнет, и грязь сама отчистится.
Мы сели на скамейку на солнце и стали греться.
Тут вышла Наташа и сказала, что Игоря зовут домой.
Я осталась с Сеней одна и всё думала: «Хоть бы мама не пришла, хоть бы родители не пришли». Глина с костюмчика соскребалась, но всё равно оставались грязные пятна.
Родители вошли во двор незаметно, я даже заплакать не успела. А Сеня успел. Нас отвели домой. Мама сразу поставила меня в угол и долго ещё ругала. Потом к нам позвонил Игорь.
Я слышала, как мама открыла ему. Игорь спросил:
— Маша выйдет гулять?
А мама ответила:
— Никуда Маша не выйдет, она сегодня наказана.
Утром Игорь уехал, а я его больше не увидела.
И мне всегда бывает стыдно, когда я вспоминаю, как я испортила наше то путешествие. И так обидно, хотя я, конечно, сама виновата, что отпустила Сеню одного, пока сидела в пещере из досок.
На уроке, когда мы списывали предложение с доски, Наталья Сергеевна вдруг меня спросила:
— Маша, ты передала записку родителям Жени Звягина?
И я, наконец, совершила честный поступок. Я даже рада теперь, что так сказала. А тогда я растерялась, и всё получилось нечаянно.
— Нет, я в ящик опустила, — вот что я ответила.
— Почему?
— Наталья Сергеевна, потому что Звягин не виноват. Федоренко первый начал. Отнял у него очки и стал дразнить.
Я сказала это и испугалась: сейчас все подумают, что я ябеда, и тогда на всю жизнь возненавидят.
Но вдруг ещё кто-то сказал и ещё:
— Правда, Наталья Сергеевна, не виноват Звягин.
Наталья Сергеевна кивнула головой, подняла руку, чтоб все замолчали, и снова повернулась ко мне.
— Я всё поняла, только такие вещи говорят сразу.
Больше ни о чём она не спрашивала, ни у меня, ни у кого.
Сегодня воскресенье. С утра шёл дождь, и Наташа Фомина позвала меня к себе.
Наташины родители собирались на своей «Волге» за город.
— Поедешь всё-таки с нами? — спросил её папа.
— Нет, я лучше с Машей дома поиграю, — ответила Наташа, а мне стало так приятно, я даже улыбнулась.
Мы остались одни и стали играть в парикмахерскую.
Наташа села напротив зеркала, а я сделала ей причёску. А потом она сделала мне. И мы всё время смеялись. Ещё Наташа нашла губную помаду, и мы покрасили себе губы. Наташа надела туфли своей мамы, на каблуках, стала ходить по комнате и важно говорить:
— Я взрослая дама. Я взрослая дама. Мне тридцать пять лет.