У меня нет никаких увлечений, а это очень плохо. У Вити Ягунова — есть. Стихи пишет и в шахматы играет. У Наташи есть. Она собирает фотографии киноактрис и киноактёров. Ей мама даже из-за границы привозила фотографии.
Мне родители говорят: в моём возрасте не обязательно увлекаться и нечего переживать. Ещё я по радио слышала, что главное — это чтобы человек был хороший, а увлечения не у всех бывают. Но как же тогда человек будет хорошим, если без увлечений? Тогда ему ничего не интересно. А когда ничего не интересно, тогда уж ясно, что хорошим быть невозможно. Когда человек скучает, он, по-моему, не бывает хорошим, потому что на всех злится.
И я решила заставить себя увлечься.
Утром перед уроками я сказала Ягунову:
— Витя, ты в шахматы меня научишь играть?
Он удивился, но ответил:
— Ладно, в перемену я тебе покажу ходы.
В перемену мы встали около подоконника у горшка с цветком, он вынул из кармана маленькую шахматную доску с маленькими фигурками и сказал, как кто называется. Потом показал, где у какой фигуры место.
Потом все фигуры снял и сказал:
— Расставляй.
— Что расставлять?
— Шахматы.
Я начала расставлять. И всё бы правильно расставила, но вдруг к нам стали собираться ребята и глядеть, что это мы вдвоём с Ягуновым делаем.
Когда он один стоял каждую перемену у подоконника, к нему никто не подбегал, не интересовался, так все привыкли. Даже, наверно, наоборот, если б он когда-нибудь положил шахматы в карман и стал бы на одной ножке скакать или просто бегать, вот тогда бы все заинтересовались. И сейчас тоже — всем интересно стало.
Федоренко, оказывается, знал, как расставляют шахматы, и начал мне подсказывать. И сразу меня сбил. Я запуталась и всё забыла. Меня всегда сбивает подсказка. Сейчас вот, когда пишу, помню, а тогда забыла.
Тут зазвенел звонок, и Ягунов сказал:
— Ничего, многие сначала путают.
На другой перемене мы опять хотели расставить шахматы, но опять собрались ребята, и я тогда расставлять не стала, отошла, сказала, что у меня голова болит.
Я это сейчас написала и вдруг сообразила, что я к тому же и соврала. Снова обманула. Потому что голова у меня не болела, а я просто так сказала, оттого, что мне неудобно было на виду у всех играть.
А Ягунов, наверно, обрадовался и стал решать свою задачу, побеждать одного короля и одного коня двумя пешками и одним королём. Это я теперь знаю, как такие фигуры называются. Сразу все от него отошли, побежали к соседнему классу на что-то там смотреть, а мне теперь уже было нельзя продолжать с ним игру, раз я сказала, что голова болит.
Я его спросила:
— Мы потом будем учиться, хорошо?
— Ладно, когда захочешь, я тебя научу.
Я шла из школы одна, переходила улицу, и вдруг посередине меня позвала бабушка:
— Деточка, это не на нас автобус едет, посмотри-ка?
Бабушка была вся такая старая, опиралась на палку, и пальто у неё было старое и сумка облезшая.
— Нет, — сказала я, — не на нас. Он в другую сторону поворачивает. Видите, у него правая мигалка включена.
— Забыла очки. С очками я хоть кое-как перехожу. Ты-то хорошо видишь?
Мне вдруг стало стыдно, что я хорошо вижу, а она плохо. Будто я хвастаюсь. И я сказала:
— Плохо.
— Плохо? — испугалась бабушка. — Как же тебе быть? Я в твои годы дальше бинокля видела. Помню, командир старается, разглядывает в бинокль, а я ему: «Товарищ командир, не мучайтесь, вон справа у колодца лошадь их и стоит». Он посмотрит ещё, посмотрит и говорит: «Верно, Евдокимова, белогвардейская лошадь». Вот я была зоркая!
Мы уже переходили улицу, но я хотела дослушать её рассказ о подвигах молодости и попросила:
— Можно, я вам помогу? Вам в булочную надо или за мясом?
— В прачечную, деточка. Две простынки, две подушки — всё богатство у старушки.
— Разве подушки в прачечной стирают? — удивилась я.
— Наволочки. Это я, чтоб складно было, в рифму.
Мы подошли к прачечной.
— Вы мне про гражданскую войну рассказывали?
— Про неё, деточка. Тебе сейчас сколько лет-то?
Я сказала, сколько.
— Нет, я была постарше. Конь у меня был, Кудряш — имя. А я была разведчицей. Вся в мужской одежде. Волосы накоротко. Ух, в галоп любила. Федькой меня звали. Фёдором, так-то я — Феодосия.
В прачечной очереди не было, и нам сразу принесли пакет с бельём.
— Можно, я вам донесу до дома? — сказала я.
— Можно, деточка, донеси.
Когда мы перешли улицу назад, она спросила: