— Не иначе этот лис собирается свои деньги делать, — пробормотал Осоргин, — мало ему даров да милостей…
И тут я снова должен остановить повествование. Без сомнения, молодой граф имел в виду особу, при имени которой любой российский вельможа вытягивался во фрунт. Речь идет о военном министре, светлейшем князе Потемкине, и без краткого рассказа об этой фигуре в наши времена не обойдешься.
О светлейшем князе Потемкине
По всей линии нашего путешествия мы не видели безразличного лица, если в разговоре упоминалось имя Потемкина. Да вспомнить хотя бы того почтмейстера, который рассматривал подорожную госпожи Черногорской в Борисполе. «Сам подписал!» — воскликнул он с благоговейным испугом. С другой стороны, достойный всяческого уважения инженер Корсаков слегка покривил губы, когда на верфях кто-то сослался на распоряжение князя. Не любил светлейшего и молодой граф Петр Иванович. Впрочем, у Осоргиных были особые счеты с Потемкиным. Старый граф имени его слышать не мог, хотя выполнял все дворцовые приличия и в день именин князя ходил на поклон к государыне.
Да, все дело в том, что Потемкин был любимцем государыни-императрицы. А и началось-то с мелкого случая, на параде он успел первым поднять отскочивший темляк императрицы. Тут-то она и обратила внимание на молодого красивого офицера. Что говорить, нет у нас большей милости, чем внимание государыни. И князь Потемкин в полной мере воспользовался этим вниманьем, став вторым человеком в государстве. Много полезного совершил он. И в боях с турками преуспел, и вновь приобретенные земли сумел обустроить, и много милостей раздавал окружным людям. Но и в обратном отличался его порывистый нрав, а в особенности славился князь своей расточительностью и необузданным нравом в разгулах. Множество золота из российской казны утекло на его забавы и прихоти. В натуре его сошлись самые разнородные черты. Храбрый и нерешительный, величавый и мелочный, ленивый и деятельный, честолюбивый и беззаботный, добрый сердцем, но жестокий умом, таким представал Потемкин перед современниками. То он проводил целые дни в богословских спорах, собирался уйти в монахи и основать духовный орден, то устраивал многодневный разгул, после которого едва оставался жив. То он занимался неустанной деятельностью, то пролеживал на диване и разглядывал свои ордена, которых имел великое количество, а жаждал еще больше. Например, ему не давал покоя орден штата Цинцинатти, он непременно хотел его получить.
Петр Иванович со смехом рассказывал о недавнем своем посещении князя. На этом визите настоял старый граф. Что и говорить, ведь Осоргин только что вернулся из Европы, и непременно следовало снискать благоволенье светлейшего, а только уж потом ждать встречи с государыней, чтоб окончательно утвердиться при дворе. Таков удел молодого российского дворянина. Не понравишься или скажешь не то — век будешь коротать в глуши, не помышляя о достойном поприще.
— Да смотри, не кичись больно, — напутствовал старый граф, — уж как я Гришатика не люблю, а намедни послал ему наших смоленских медов. Любит, стервец. Зато и на нас тучу не гонит, а то ведь ему только пальцем шевельнуть.
Как сказал Петр Иванович, он пошел более для того, чтобы понаблюдать российские нравы, нежели искать расположенья. И нравы эти чрезвычайно его позабавили.
Потемкин долго его не принимал. Более того, вышел карлик Мосс, шут Потемкина, и предложил Осоргину поиграть в шахматы.
— Как важный гость, так сразу меня шлет на партию, — объявил карлик, одетый в строгую европейскую одежду, однако же с тюрбаном на голове.
— В шахматы я не очень умею, — возразил Осоргин.
— Ага! — воскликнул шут. — Он так и сказал: «Небось в шахматы не станет играть, небось другие игры припас».
— Я не любитель азартных игр, — терпеливо сказал Осоргин.
— Ага! — воскликнул шут. — Он так и предполагал. «Небось, — говорит, — без азарту, а держит в кармане свою карту!»
Осоргин встал.
— Вероятно, его светлость заняты, — сказал он, — так мы можем сапоги и в другой раз почистить.
Шут сначала онемел, а потом расхохотался. Через мгновенье он исчез, чтобы с удовольствием передать слова Осоргина. Тотчас растворились двери, в малиновых шальварах и расшитом халате вышел Потемкин и заключил молодого графа в объятия.
— Умен, умен! — говорил он. — Ты на Мосса моего не сердись, он всякого разыграть готов.
— Вместе стараемся! — выкрикнул сзади Мосс.
— Слыхал о тебе от батюшки, — сказал Потемкин. — Ну, пойдем ко мне, я тут наряды смотрю.
Приглашенье что-то вместе рассматривать считалось милостью. Часами мог перебирать Потемкин в руках драгоценные камни, шкатулки или, например, головные уборы, из которых больше всего любил кивера. Одних киверов возили за ним слуги до трех сотен.