Выбрать главу

Мать моя очень с ней забавлялась и полюбила, как свою сестру. Приезжал несколько раз старый граф, привозил девочке господские одежки и хвалил бабку Арину.

Так минуло лето, и желтый лист полетел с дерев. В один из еще теплых дней мать моя пошла с Настей по ягоды. Возвращаясь домой, она заметила многолюдство на подворье, но это были не графские, а чужие люди. Мать моя почему-то испугалась и спряталась за кустом.

Оказалось, что страшилась она не напрасно. Люди вытащили бабку Арину из избы и стали спрашивать: «Говори, ведьма, где младенец!» Бабка всплескивала руками и отвечала, что никакого младенца не знает.

Тогда господин в черном кафтане и треуголке поднял плеть и хорошенько огрел бабку Арину по спине. Та заголосила и пала на колени: «Помилуй, батюшка, ни в чем не повинна!» — «Где младенец?» — спросил господин в черном. «Это какой же младенец?» — отвечала бабка вопросом. «Какой тут родился в прошлую зиму». Тут бабка стала словно бы что-то припоминать и вспомнила, что и вправду прошлой зимой наезжали ночью господа, вошли в дом, а под утро уехали. Слышала бабка и детский плач. «Так они его увезли?» — спросил господин в черном. «Не ведаю, батюшка, — отвечала Арина, — может, бросили в лес, только я ничего не видала».

Господин приказал обыскать избу, а матушка, видя такую картину, затаилась с Настенькой за кустом. Девочка была тихая, не кричала, а только ела землянику из лукошка. Обыскали избу, все вокруг посмотрели да и уехали ни с чем. «Смотри, бабка, — приказал господин в черном, — помалкивай, а то худо будет».

Матушка, дрожа от страха, вышла из-за кустов и спросила, что все это значит? «Мала еще, — ответила бабка Арина, — да и откуда самой мне ведать? Знать, это дитя не простое».

Наезжал снова старый граф и благодарил бабку Арину за то, что укрыла дитя. Однако выглядел граф озабоченным. Велел он холить Настю до нового лета, а потом обещал увезти с собой.

Но судьба распорядилась иначе. Минула зима, сошел снег. Не успели распуститься листочки, как снова нагрянули всадники во главе с черным господином. Только на этот раз Настя пила в избе молоко.

«Попалась, чертова бабка! — закричал господин. — Ну, счастье твое, что спешу!» Схватили они Настю и потащили с собой. Бабка Арина кинулась за ней, но ее ударили крепко, так что она повалилась на землю без чувств.

Настя испугалась, закричала и так вцепилась в мою матушку, что сорвала с нее нательный крестик, так он и остался в ее зажатой ладошке. Всадники попрыгали на коней и собрались ехать, но тут из-за кустов выскочили другие люди. Началась перестрелка, неразбериха, матушка спряталась за избу, а когда выглянула, никого уж не было. Матушка подняла бабку Арину, принесла ей воды. Очухавшись, та спросила, где Настя, но матушка ничего не могла ей сказать. «Теперь не простит мне Иван Матвеевич», — запричитала старуха.

Старый граф молча выслушал известье, бабку не попрекал, а только дал ей золотой и еще раз наказал помалкивать обо всем, что видала.

Так и кончилась эта странная история, но матушка не раз ее вспоминала и приговаривала: «А девочка-то была хороша!»

Нет, я не хочу сказать, что в доме старца Евгения я соединил этот случай с рассказом госпожи Черногорской о своем рожденье. Но мысль эта пришла мне в голову позже, когда разные события стали указывать на ее достоверность.

А в тот раз мы учтиво раскланялись с госпожой Черногорской, поблагодарили старца Евгения за интересную беседу и отправились в путь к Перекопу, тому перешейку земли, на котором и держалась «крымская капля».

Перекоп

Мы переправились через Днепр на адмиралтейской барке и немного ниже Херсона причалили к Голой Пристани. Это место вполне оправдывает свое название. Здесь простирается пустынная солончаковая степь да несут службу казаки, выкопавшие себе землянки, накрытые тростником.

Мы оставили нашу коляску на недолгое время, сели на лошадей и поскакали к соленому озеру, лежавшему в двух верстах от Днепра. Кто-то сказал, что в таком озере можно лежать на поверхности, не погружаясь, и Петр Иванович хотел это испытать. Кроме того, говорили о лечебных свойствах озера, размягчающих ломоту в костях, чем иногда страдал молодой граф.

Средь пыльной пустыни озеро раскинулось серым пластом. Мы подскакали. Но такой тяжкий дух исходил от его вод, что Петр Иванович не решился купаться. Все вокруг было мертво, даже птицы облетали озеро стороной. Постояв немного, мы сели на лошадей и повернули обратно.

27 апреля, переехав по мосту канал, соединяющий Сиваш с Черным морем, мы прибыли в Перекоп. Тут нас принял комендант крепости господин фон Фок, старый знакомец семьи Осоргиных.

— Ну как батюшка, как его здравие? — спросил фон Фок.

— Да слава богу, — ответил Петр Иванович, и на том беседа закончилась.

Комендант выделил нам в провожатые казака, и мы направились осматривать город. Конечно, самая большая его достопримечательность, это канал или, вернее, ров, ибо воды в этом канале почти не бывает. Западный его порог выше уровня Черного моря, а восточный уходит в Сиваш, почти лишенный воды.

Канал значительное сооружение, скорее всего военного характера, хотя, будь он заполнен водой, по нему могли бы ходить корабли. Глубина канала больше десяти сажен, а ширина около двадцати. По обеим его сторонам тянутся земляные валы, южный особенно высок и укреплен семью башнями, правда достаточно разрушенными и временем и недавними сраженьями. Самая большая башня имеет шестиугольную форму и расположена у выхода в Черное море.

Раньше канал был весь обложен камнем, теперь же камень преобладает только в сооружениях крепости. Видно, на ее постройку пошло множество памятников старины, ибо везде мы видели непонятные надписи, изображения, а в одном месте даже скифскую статую, перевернутую вверх ногами и втиснутую меж прочих крепостных плит. Строили крепость наши солдаты.

Перекоп! На этом месте еще недавно была граница Российской империи, теперь же, отторгнув Крым у Порты, Россия вобрала в себя и Крым. Сердце мое учащенно стучало. Быть может, в этих местах погиб мой отец на турецкой войне и прах его покоится где-то рядом. Взобравшись на самый верх шестиугольной башни, я оглядывал ровное пустынное пространство. Палило солнце, вдали угадывалось море, а впереди простиралась загадочная Таврида с ее горами, ущельями, дубравами и водопадами.

Комендант крепости господин фон Фок, желая отличиться перед императрицей, готовит к ее приезду описание славных деяний за двадцать пять лет царствования. Он изучил многие документы и сообщил нам впечатляющие итоги. Построено не меньше 150 городов, население возросло с 20 миллионов до 35, армия увеличилась вдвое, флот в три раза, число фабрик и мануфактур в четыре, одержано не меньше 80 военных побед. Доход государства возрос в четыре раза.

Комендант называл эти цифры с довольным видом, а в заключение он сказал:

— Сие время есть время возрожденья Российской империи!

— Вы хорошо подсчитали, — возразил ему Петр Иванович. — Нет слов, государство мужает. Но вы смотрели лишь на хорошее, стараясь не замечать плохое. Возьмите хотя бы доход. Я не знаток, но видный человек в Петербурге мне говорил, что треть его составляет питейный доход, который за время оного царствования возрос в шесть раз. Я два года не был в России, а кабаков тут прибавилось вдвое.

Петр Иванович оживился и прошелся по комнате.

— Военных успехов много, не спорю, а вы знаете, сколько эти победы стоят казне? Сколько крестьян набиралось в рекруты? Вы ничего не сказали и о бунтах, о возмущении Пугачева, о чуме, унесшей почти миллион жизней.

— У всякой медали есть оборотная сторона, — согласился фон Фок, — главное, чтобы она не затмевала лицевую. Говорят, на будущий год отчеканят медаль с профилем матушки-государыни, а что будет на обороте, не так-то уж важно.

Когда мы выехали из Перекопа, я все время вспоминал слова коменданта об оборотной стороне медали, ибо сторона эта явственно предстала перед нашими глазами. Это были следы разрушения, нанесенные недавней войной. Попадались целые деревни, оставленные местными жителями, вместо домов стояли развалины. Печальный вид! Кое-где, правда, уже виднелись следы новых работ, но их еще недостаточно. Говорят, к приезду государыни развалины будут убраны, а на их месте поставят красивые дома. Пока же наш проезд до самого Енибазара был очень уныл.