— Вы смелая женщина, — сказал Петр Иванович.
В это мгновенье из шатра неспешной походкой вышла знакомая нам леди Кенти. На ней было светло-жемчужное платье и темная шляпка с голубой полосой.
— А, граф! — сказала она. — Вот вы и пожаловали!
Петр Иванович поклонился.
— Вы знакомы, я рада, — произнесла госпожа Черногорская. — Леди Кенти рассказывала о вашей прогулке и этом ужасном Кара-Вазире. Не хотела бы я иметь дело с такими людьми.
— Должен вас предупредить, — сказал Петр Иванович, — что не только Кара-Вазир интересуется вами и, судя по всему, вашим предприятием. Феодосийский полицмейстер прямо упрашивал меня доставлять о вас всевозможные сведения.
— Но вы, надеюсь, не за этим приехали! — засмеялась леди Кенти.
— Я ничего не скрываю, — возразила госпожа Черногорская. — На собственной земле я могу заниматься чем угодно.
— Моя подруга начиталась утопистов, — по-прежнему смеясь, сказала леди Кенти, — тут уж ничего не поделаешь, ей хочется даром раскидать свое состояние. Ах, Нэтти, ты так добра, что тебя все обирают. Поверь мне, как ты поселишь этих бездельников, тотчас начнется ленивая жизнь и пьянство. Здесь отличные вина, в Судаке на фунт можно купить целую бочку. Слыхала я о таких колониях! Один мой знакомый решил основать этот рай на Канарах, и, заметь, не бездельники и бродяги, а достойные люди туда устремились. Так они прожили месяц всего и переругались до драки. В результате половина наняла корабль и занялась каперством, морским грабежом.
— Не все и не у всех получается, — спокойно ответила госпожа Черногорская, — я хочу всего лишь попробовать.
— Малую ставишь цель! — воскликнула леди Кенти. — Что этот мизерный Новый Свет! Твое происхожденье предвещает многое!
— Стало быть, все-таки вы принцесса? — спросил Петр Иванович.
Госпожа Черногорская задумчиво опустила голову.
— Слишком скромна, — пояснила леди Кенти, — о высоком не хочет думать.
Станко отделился от дерева и что-то шепнул госпоже Черногорской. Она кивнула головой. Станко исчез.
— Господа, — сказала госпожа Черногорская, — я должна переговорить с хозяином здешних земель. Впрочем, вы не мешаете мне.
В сопровождении Станко перед шатром появился человек, которого я видел уже в третий раз. Это был Струнский. На этот раз он оставил любимый свой черный цвет и вырядился во все серебряное, вплоть до серебряных башмаков. Воистину этот человек был неумеренным щеголем! В такой жаркий день он был застегнут наглухо и вид имел, словно пришел в покои императрицы.
— Рада вас видеть, сударь, — сказала госпожа Черногорская.
— А я-то уж рад! — ответил Струнский, ловко целуя руку. — Мы словно бы и не разъезжались, вот и граф тут, а вот и милейшая леди Кенти. — Он приложился к руке миледи. — Я смотрю, вы всерьез хотите освоить здешние земли. Такие гости!
— Да, сударь, — ответила госпожа Черногорская. — Я хоть сегодня готова подписать купчую.
— Только после бала, только после бала! — воскликнул Струнский.
— Но что же медлить? — спросила госпожа Черногорская.
— Я, видите ли, собираюсь устроить бал, — сказал Струнский, обращаясь к миледи и графу. — Балы моя страсть. А тут, можно сказать, бал прощальный. Да ведь именины мои через два дня! Именинный бал! Нет, милейшая принцесса, без бала земель своих не уступлю!
— Благодарю за любезность в титулованье, но я ведь не представляла себя принцессой, — возразила госпожа Черногорская.
— Э, душенька, все говорят, все знают! — возразил Струнский. — Да разве уступил бы я земли кому другому? Только вам, только вам, мое очарованье!
— Не забывает вас матушка-государыня, — обратился Петр Иванович к Струнскому, — чудесная бухта, я под Ливорно такую видал.
— Вы правы, граф, — отвечал Струнский, — жаль расставаться, да, слава богу, ничего не успел здесь настроить.
— Вы имеете в виду дворец? — спросил Осоргин.
— Да хоть и дворец. Дворцы моя страсть. А вот у милой принцессы страсть выручать из беды. Я уж тут Янку своих с Акулькой видал, гнить бы им в яме, кабы не наша принцесса.
— Когда же вы собираетесь править бал? — спросила госпожа Черногорская.
— А на Елену и Константина, в именины мои. Бал отыграем — и по рукам!
— Да с кем же тут балы разводить? — спросила леди Кенти. — Дам вовсе немного.
— А мне достаточно вас, — отвечал Струнский. — Вы же помните, как Филипп Испанский на балу в Валенсии всех выставил вон и танцевал с одной герцогиней Каталонской.
— Я бы хотела поскорее начать работы, — сказала госпожа Черногорская.
— Да будто бы и не начали! Вон у вас скалу долбят. Зачем?
— Я намерена завезти лозу и готовить тут вина на манер шампанских.
Струнский присвистнул.
— Да неужто вы полагаете произвести столь благородный напиток в варварской нашей стране?
— И не только это, сударь. Я, например, стану печатать тут книги. Вы же обладаете своей книгопечатней?
— Но я вывез ее из Англии! — воскликнул Струнский. — А кроме того, я печатаю только благородные издания!
— Как вы угадали сразу. Я вот намерена печатать «неблагородное». Я буду издавать простые книги для простых людей.
— Простой человек не умеет читать, — ответил Струнский.
— Научится. Вы, кажется, забыли, кто работает в вашей печатне, кто играет на вашей сцене и кто расписывает ваши стены и потолки.
— Но под моей рукой, — сказал Струнский.
— Это покуда. А впрочем, дайте им нынче свободу, они и без вашей руки обойдутся. Да, видно, вы позабыли про самого Рокотова. Была я в его московском доме и мастерской. Какие портреты! Немудрено, что он уже академик. А теперь скажите, какого происхождения этот кудесник кисти? Мне прямо сказывали, что он из крепостных.
— Ну, это проверить надо, — пробормотал Струнский.
— А Прасковья Жемчугова в театре Шереметева? Тоже крепостная, но это чудо! Я видела Элиану в ее исполненье, она превосходит всех парижских актрис! И поговаривают, граф ее любит, даже жениться готов.
— Ну, это дудки! — возразил Струнский.
— Нет, уважаемый мой метроман, не знаете вы простого люда!
— Мне ли не знать! — воскликнул Струнский.
— Ко мне прибился умелец, который может сотворить что угодно. У него проект паровой машины готов, и подводный корабль он готов построить.
— Мошенник, мошенник! — Струнский замахал руками. — Знаю его! Он денег уменя просил под свои затеи!
Леди Кенти засмеялась.
— Вот столкновение романтизма и деловитости.
— Что спорить! — сказала госпожа Черногорская. — Я уж столько времени провела в разговорах. Разговоры да рассужденья — российская страсть, а надобно дело делать. Вот вы, граф, — она обратилась к Осоргину, — провели годы в учении, слушали курсы в Лейпциге и Сорбонне. Как вы хотите теперь применять свои знанья?
— Я еще не решил, — ответил Петр Иванович.
— Что вы изучали?
— Философию, фортификацию да и множество прочих наук, отчасти экономию.
— Словом, всего понемногу?
— Именно так, — согласился граф. — Я больше наблюдал, читал, путешествовал.
— Вот истинный путь российского дворянина! — воскликнула госпожа Черногорская. — Созерцать, но в дела не мешаться.
— Вы правы, — сказал Петр Иванович, — я просто привык жить в свое удовольствие.
— И прав, прав, милейший! — вмешался Струнский. — А для чего еще жить? Разве тот же портретист не из удовольствия кисточкой машет?
— Однако, господа, я должна сойти в поселенье, — сказала госпожа Черногорская, — меня ждут заботы. Вы не откажетесь сопровождать меня, граф? — Она обратила свой взор к Осоргину.
Тот согласился.
— А мы с леди Кенти сразимся в Кампи, [2] — заявил Струнский, — в прошлый раз я проигрался нещадно, но теперь собираюсь отвоевать победу. Или миледи предпочтет другое занятье?