— Ну все... превращаюсь в начальника! — это он произнес еще шутливо, но после действительно надулся и поважнел.
Несколько простых женщин в платках почтительно поздоровались с ним, и он отвечал им чуть заметным кивком, как и положено местному начальству.
У автобусного вокзала была точно такая, как и во всех наших городах, городках и поселках, толчея: лотки, ларьки. Как везде, много небритых «лиц кавказской национальности», громко разговаривающих на непонятном местным жителям гортанном наречии. Для поддержания местного населения и местного производства я купил у бедной старушки будильник с лотка, но оказалось, я поддержал не местную экономику: тут же к бабульке подошел небритый кавказец, и она отдала ему мои пятьдесят рублей. Подрабатывает бабушка! Впрочем, я здесь по другому вопросу. Гриня все хотел оторваться от меня, но все же не мог, с досадой поглядывал: он же меня во все это втравил, суля золотые горы и чуть ли не Голливуд.
— Ты, я вижу, надолго сюда! — так, несколько нервно, прокомментировал он покупку мною будильника.
— Да нет, это я домой, — успокоил я его. Он почему-то глядел на меня недоверчиво.
— ...Ну ладно, — наконец прокомментировал он то ли мои слова, то ли свои глубинные мысли.
Через базарную толчею мы вышли на их главную улицу, состоящую в основном из кирпичных купеческих особняков и носящую имя все еще Ленина, а может быть, уже опять Ленина? В одном из маленьких городков вроде этого жители, как я видел по телевизору, потребовали это название вернуть взамен названия Большая Дворянская, им глубоко чуждого.
Подняв руку, он остановил маршрутку.
— Сидай!
Наверное, при его чине ему положена «Волга», но сначала он, видно, решил отделаться от меня. Мы уселись, сгорбясь, в маршрутку и некоторое время ехали молча.
— Я Криса спрашивал, — Гриня произнес, разговаривая скорее со своими сомнениями, чем со мной, — вызывает ли по-прежнему интерес эта история? Он сказал, что Джуди разговаривала в Голливуде, и один продюсер заинтересовался... якобы, — добавил он.
В этом «якобы» — червоточина всех наших великих планов. Вроде обо всем договорено... или нет? Неужто теперь наше «якобы» проникло уже и в Голливуд? То он говорил про свою тетю там, теперь уже на Джуди надеется?
В общем, чувствовалось, что в стиле «якобы» нам и предстоит с Гриней работать, — совсем меня отбрасывать на всякий случай он не хотел, но и особенно баловать — тоже. Впрочем, так всю жизнь и живем. Привыкши. Больная девочка из заштатного Троицка, вывезенная знаменитым хирургом в США, там прооперированная и спасенная, — чем не сюжет?
Между тем мы въехали в шикарные декорации — Голливуд не устоит! Домики кончились, впереди поднимался холм, и на вершине его — зубцы, башни и колокольни потрясающего белого монастыря. За дальней его стеной струилась могучая река, еще белеющая льдинами.
— Ну? — гордо проговорил мой гид.
При всем при том он явно был троицким патриотом и отчасти гордился, что меня сюда привез. Мой восторг явно ему понравился. Да и чего нам ссориться с ним? Вдвоем делаем с ним общее дело — с разной, правда, степенью осведомленности и с разных концов... Но что должна быть какая-то история, уже из нынешней жизни, но в этих декорациях, мы осознали оба.
Очарованные, мы молчали.
— Стой! — опомнившись, рявкнул он. Мы вылезли из маршрутки и по извилистой дороге двинулись в гору.
Монастырь нависал над нами, но не подавлял, а, наоборот, как-то поднимал нас к небу.
Мы вошли в ворота под надвратной церковью. Тяжелая дверь с шипами была прямо под аркой. С натугой Григорий отодвинул ее, и мы вошли в длинный коридор с белыми сводами. Григорий снова приоткрыл дверь, на этот раз вполне современную. Но меня туда не пустил.
— Погоди, — сказал он мне, исчезая. Я стоял около получаса, и наконец он выглянул. — Заходь!
Я вошел за ним в большую сумрачную комнату с решетчатыми оконцами. И я увидел Марину. Впрочем, это уже была Марина Павловна. Мариной она теперь становилась ненадолго и лишь иногда.