— Ну? И где же эти... советчики? — произнес он. — А соединять будет кто?
Я стоял молча.
— Ну, давай, что ли, попробуем. Раз ты... один за всех! — сказал он.
С огромным трудом мы с Гришко вдвоем стягивали торчащие обрезки ребра вместе. Капельку за Ванечку, капельку за Оксану, капельку за Станислава... Стянули. Уф!
Выпрямились.
— А ты ничего, — проговорил Гришко. — А эти пускай гуляют себе...
Я утер пот. Вот уж не думал, что так жарко в морге!
И тем не менее я не ожидал, что все так быстро закрутится. Буквально на другой день мы с друзьями трепались в ординаторской — точней, Станислав рассказывал о своих счастливых похождениях в общежитии химкомбината, — и вдруг появилась Агаркова, зав приемным отделением. Это напоминало появление призрака старой графини — никогда раньше она не поднималась сюда.
— Петр Афанасьич просит вас спуститься в приемный покой! — холодно блестя очками, криво отражающими рамы, проговорила она.
Чтоб она сама поднялась сюда! Явно лишь ради Гришко, которого она обожала — как специалист и, видимо, как женщина.
«Кого... просит Петр Афанасьич? — испуганно подумал я. — Навряд ли меня».
И действительно, самоуверенный Станислав неторопливо поднялся.
— Нет. Не вас! — усмехнулась Агаркова. — Вас! — Она глянула на меня.
Я встал и, подмигнув своим, пошел за Агарковой.
— Протырился-таки! — проговорил Ваня, когда я закрывал дверь.
Не слишком-то теплое напутствие! Но — что делать?
Мне бы хотелось идти быстрей — но бросать женщину, да еще такую!.. Никогда!
Замороженно улыбаясь, я глядел на нее и шел рядом.
— Чего там Петр Афанасьич подсуропил? — по возможности непринужденно спросил я.
— Да уж мало не покажется! — зловеще усмехнулась она. — Аппендикс. Но очень непростой.
Вот оно, боевое крещение! Конечно, Гришко что-то суровое приготовил — иначе не бывает.
— Гангренозный? Перфоративный? — солидно осведомился я, уже прокручивая в уме план операции и на тот и на другой случай.
— Хуже! — усмехнулась Агаркова. — Партийный!
— Как это? — Я даже остановился у лифта, который как раз подъехал.
Агаркова плавным жестом предложила мне войти и, когда лифт ухнул вниз, пояснила:
— Дочь секретаря горкома Кошелева привезли!
Сердце мое как-то оборвалось. Гришко учил: «Никогда не думайте, кто перед вами лежит. Наше дело — внутренние органы, все остальное не должно нас отвлекать». Но попробуй не отвлекись тут. Эти партийцы уже до горла достали, перестройку, которую все так ждали, душат на глазах. И тут будут командовать, что делать мне. Да, крепко меня Гришко окунул. От такой закалки можно одуреть. И наверняка дочь у партбосса этакая фифа — видимо, уже требует хирурга из Москвы, а меня заранее презирает.
Мы вошли в приемный покой — и все сразу изменилось. Красивая азиаточка! Но главное — во взгляде ее мелькнул испуг и — явное восхищение: Ромео оперирует Джульетту!
Наверное, мы с Мариной слишком перемолчали, глядя друг на друга, — это оцепенение выдало нас.
— Ну, я вижу, все будет нормально, — напрасно, наверное, произнес Кореневский, врач «скорой», выходя из комнаты.
Кошелев гневно глянул ему вслед: такая «нормальность» явно не устраивала его!
И тут Марина (не в последний, как оказалось, раз) показала характер.