— Ну иди, папа... Все хорошо, — проговорила она.
«Похоже, она и операцией собирается руководить!» — с некоторой тревогой думал я. Стиль наших будущих отношений как-то сразу проступил. Я ясно чувствовал, что никуда уже не денусь от нее, что бы ни случилось. Я понял вдруг: вот и счастье!.. но счастьем этим руководить будет она. Валить, пока не поздно? Пусть сделает Стас? Одна из первых заповедей Гришко: «Никогда не оперируйте близких! Хирург-родственник — самый плохой хирург!» А я, похоже, тут уже больше чем родственник! Значит — суперплохой хирург? А это — первая моя операция! Как бы ей последней не стать! «Впечатлительный хирург — не хирург. Сразу сломается! — еще одна заповедь Гришко. — Слоновью шкуру надо иметь». Интересно, у него сразу была такая или нарастил? Спросить? «А как ты хочешь, так и будет», — наверняка безразлично ответит Гришко. Презирает слишком задушевные разговоры. Тем более — перед операцией. «Перед тобой механизм из мяса. Вот и чини его и не отвлекайся!» — еще одна заповедь его. А у меня вместо «механизма из мяса» — сразу любовь. Что-то не туда тащит меня! Стану ли я таким хирургом, как Гришко? Что-то не похоже. Может, отказаться, пока дров не наломал? Снова его цитирую: «Кто, подходя к столу, боится, как бы дров не наломать, — тому лучше и не начинать даже, сразу отойти. Что ты в жуткую ситуацию попадешь во время операции — девяносто процентов. Будь готов! А если не готов...» Ясно.
Но она так смотрела на меня! Если вдруг слиняю — кончится все, еще не начавшись. В грош оценит тебя. Соберись! Должно же все решаться когда-то? Вот сейчас и решится! Заранее уползать не стоит. Еще поглядим! Гришко, думаю, на операцию заглянет — так что, если что!.. Ведь наизусть методику знаешь — ты мальчик старательный. Потом будешь с ней кокетничать — а сейчас лицо ее прекрасное позабудь. Отгородят занавесочкой его, как это принято. И в ту сторону — не смотри.
Если уж ты аппендицита боишься — какой ты хирург? Хватит руки тереть — чище уже не будут. Вошел в операционную. Вытянул руки, операционная сестра Катя вдела меня в халат, нащелкнула резиновые перчатки. Глянул на Марину — та вымученно улыбнулась, хотя верхняя губка ее была в капельках пота. Я подмигнул ей — и опустил «занавес» перед ее лицом.
Один, стало быть, буду делать? Не пожалует Гришко? От такой «закалки» треснуть можно! И тут — Ваня появился:
— Привет тебе от Гришко!
Ну что ж — какая ни есть, а подмога! Конечно, не хирург Пирогов. Пироговым ты должен стать! Катя Ваню одела. Катя тоже, конечно, не мастер — молоко на губах.
Анестезиолог Ромашова — та зубр, конечно. Но недовольно как-то смотрит. Считает, видимо, унижением работу со мной. Ладно, не накручивай! Ей, думаю, все равно. Не выспалась, наверное, просто — с внучкой небось замучилась!
— Ну... как обычно, — я Ромашовой сказал, и это «как обычно» понравилось мне. Будто это сотая уже, рутинная для меня операция.
Все помню, как сейчас. Первый мой раз! Первое проникновение в живой организм!
Ромашова укольчик сделала, и, пока операционное поле замерзало, мы обкладывали его по краям салфетками и говорили о постороннем — о продуктовых, как сейчас помню, наборах, тогда в наших учреждениях не было темы более актуальной: что, интересно, в завтрашнем наборе дадут?
Поднимаю глаза над маской на большие часы на белой стене, говорю Ромашовой:
— Одиннадцать часов семнадцать минут. Разрез!
Ромашова записывает время в протокол. Историческое мгновение — во всяком случае, для меня! Опускаю скальпель. Вожу им по коже.
— Так! Отлично! — уверенно произношу я.
Слышит, надеюсь?
Лежит, во всяком случае, аккуратненько, не дергается... первенькая моя. Хотя радоваться пока нечему. К делу не приступали еще. Знали бы люди, как трудно проникнуть в них, сколько там всяких преград!.. Реже бы болели? Или реже бы оперировались? И не думай такого! Классный хирург делает тысячу операций в год! Вот и настройся на это!
Заглядываю Марине за занавесочку.
— Ну, как ты тут? Не скучала?
Намучилась, бедняжка... даже осунулась. Но — улыбнулась.
Молодчина! Я гордо шел у каталки. У палаты стоял Кошелев... Что-то неласков он! Рядом с ним — начмед Коновалов и при нашем приближении тоже стал хмуриться, демонстрируя, что он тоже недоволен тем, что аппендэктомию дочери Кошелева делал неопытный интерн. Прекрасно знает, что так всегда и бывает, — именно на аппендиксах интерны и точат свои зубы. Но — этот случай как бы особый. Трудно, что ли, похмуриться, если хочешь начмедом быть?
— Давайте в пятую! — скомандовал он.